Пространства и смыслы

Самыми интересными сведениями этого рассказа, как нам представляется, являются данные о доисламских верованиях арабов и, главным образом, столь подробно описанный ритуал принесения в жертву верблюдицы. Отношение к этим сведениям у историков религии варьировалось от безусловного доверия к этому описанию, отображающему, по их мнению, наиболее архаичный обряд жертвоприношения у семитов, до низведения этого рассказа на уровень исторического анекдота. Всю эту гамму мнений изложил известный историк религии Мирча Элиаде, разразившийся в одной из своих лекций целой филиппикой по поводу легковерия и ангажированности некоторых своих коллег. Вот, что он, в частности, писал[20]:

Но позвольте мне привести ещё один пример могущества и престижа моды в истории религий. На сей раз речь пойдёт <…> о верблюде. Я имею в виду знаменитое жертвоприношение верблюда, описанное неким Нилом, жившим во второй половине IV века. Когда он был монахом в монастыре на горе Синай, монастырь захватили арабы-бедуины. Поэтому Нил имел возможность наблюдать своими глазами жизнь и верования бедуинов, и эти наблюдения он описал в своём «Сказании об избиении монахов на горе Синайской». Особенно драматично его описание принесения верблюда в «жертву Утренней Звезде». Верблюда, привязанного к грубому, сложенному из камней, жертвеннику, участники церемонии разрезают на куски и пожирают. Причём пожирают так быстро, добавляет Нил, что «в короткий промежуток времени между восходом Утренней Звезды, который знаменует начало обряда, и той минутой, когда эта звезда исчезает в лучах восходящего солнца, весь верблюд — мясо и кости, шкура, кровь и внутренности бывает полностью съеден».

Первым это жертвоприношение описал Велльхаузен в своей работе «Пережитки арабского язычества» (Reste arabischen Heidenthums, 1887). Но уникальную научную известность Нилов верблюд приобрёл благодаря Уильяму Робертсону Смиту, который постоянно упоминает это жертвоприношение в своих «Лекциях по религиям семитов» (1889)[21], рассматривая его как древнейшую известную форму арабского жертвоприношения, и говорит о непосредственном свидетельстве Нила относительно обычаев арабов Синайской пустыни. С тех пор все последователи теории жертвоприношения Робертсона Смита — С. Райнах, А. Вендель, А. С. Кук, С. Х. Хук — не уставали ссылаться на рассказ Нила. Но ещё любопытнее то, что даже те учёные, которые не принимали теорию Робертсона Смита, не могли — или не смели — обсуждать общую проблему жертвоприношения, не пересказав должным образом историю Нила. Вообще никто, казалось, не сомневался в достоверности свидетельства Нила, даже несмотря на то, что многие учёные не согласны с интерпретацией Робертсона Смита. Таким образом, к началу нашего века Нилов верблюд стал так раздражающе часто упоминаться в работах историков религий, учёных, занимающихся Ветхим Заветом, социологов и этнологов, что Г. Фукар, в своей книге «История религий и сравнительный метод»[22] заявил: Кажется, ни один автор не имеет больше права заниматься историей религий, не отозвавшись с уважением об этом анекдоте. Ибо это не что иное, как просто анекдот…, подробность, рассказанная «кстати», а на единичном факте, да ещё столь незначительном, нельзя строить теорию религии, имеющую общечеловеческое значение. С большим интеллектуальным мужеством Фукар формулирует свою методологическую позицию: Что касается Нилова верблюда, я совершенно убеждён, что он не заслуживает чести нести на своей спине обоснование целого раздела в истории религий.