Пространство Эвклида

Кузьма Сергеевич Петров-Водкин Пространство Эвклида

Петров-Водкин: поэтика жизнеописания

Перед читателем — автобиографическая книга Кузьмы Сергеевича Петрова-Водкина, классика русского искусства.

В конце 1920-х художник, вынужденный из-за болезни оставить живопись, обратился к литературному творчеству, увлекавшему его с юности. У него возник замысел автобиографической трилогии, продиктованный потребностью оглянуться на полувековой жизненный путь, обобщить накопленный опыт, развить свои взгляды на природу и возможности искусства. Первая часть задуманного труда — «Хлыновск» — увидела свет в 1930 году, вторая — «Пространство Эвклида» — в 1933-м; третья книга не состоялась, сохранились только черновые отрывки^[1].

Пройдя вместе с автором по страницам его жизни, читатель может обратить внимание на то, что нередко ускользает от сознания, захваченного рассказом. Я имею в виду ткань самого текста, его композицию, особенности стиля, лексику и т. п. — иными словами, все относящееся к литературе как таковой. Надо сказать, что собственно литературная ценность текстов Петрова-Водкина до сих пор остается в тени выдающихся живописных достижений мастера.

И все же сначала об одном рисунке Петрова-Водкина, хранящемся в РГАЛИ и мало известном даже специалистам. «Мировые события» — таково, согласно архивной описи, название рисунка^[2]. Он датирован 1928 годом, то есть относится к тому времени, когда складывался замысел автобиографической трилогии. В композиции, построенной по принципу монтажа, нашлось место для множества разномасштабных изображений: здесь избы на обрывистом берегу реки, фигуры крестьян, детей и взрослых, колоссальный Медный всадник, элегантная пара, огромный пароход, силуэты гор, массивы архитектурных сооружений, фрагмент античного храма, план средневекового собора, гигантская статуя, интерьер церкви Санта-Мария делле Грацие в Милане с «Тайной вечерей» Леонардо да Винчи…

В контексте дилогии «Хлыновск» и «Пространство Эвклида» рисунок может быть истолкован как репрезентация основных событий, сформировавших художественный мир Петрова-Водкина. Вместе с тем это своеобразный план повествования, причем в пространственном порядке изображений — из левого нижнего угла по диагонали направо вверх — прочитывается временная последовательность рассказа о пройденном пути. Таким образом, автор видел свой текст в целом еще до того, как осуществил литературный замысел.

Я не назвал бы книги Петрова-Водкина мемуарами; их жанровая ориентация сложнее. Однако безусловно ясно, что память выступает здесь ведущей творческой силой. Это принципиально важно для понимания всей композиции текста. «Главное свойство памяти — это ее стремление создавать связи, взаимоотношения между отдельными элементами. По-видимому, эти ассоциации заложены в самой природе механизмов нашей памяти. Они позволяют соотносить различные наши впечатления, выявлять их общие черты, использовать прошлый опыт как основу для толкования настоящего»^[3]. Петров-Водкин обладал изумительной памятью, и во многом благодаря этому его тексты сплетены столь прочно. Он превосходно использовал не только композиционную потенцию памяти, но и другое ее свойство, небезопасное для логики здравого смысла, однако исключительно ценное для обогащения образной ткани текста, — свойство увлекать мысль по цепи ассоциаций далеко от непосредственной цели. В повестях Петрова-Водкина мы найдем множество отступлений; его мысль постоянно ветвится, образуя все новые и новые контексты. Нужна твердая авторская воля, чтобы не потерять ориентацию. Становление творческой личности — вот принцип развертывания текста, и все отступления, как бы далеко они ни уводили, служат этому руководящему началу.

В одном из писем молодого Петрова-Водкина есть фрагмент, который мог бы послужить ценным комментарием к поздней автобиографической дилогии. «Мне кажется… самое трудное в жизни людей, мне подобных, это переход через всю ширину жизни: от Сергея Федоровича (отца художника. — С. Д.) надо было пройти через многое, что люди веками изучали, копили, над чем мучались мыслями, и к этому еще прибавить свое, и этим всем, нахлынувшим, невиданным, может быть, и моими правдами, овладеть, и не захлебнуться, и не стать ни лакеем всего этого, и не разбить в этом что-нибудь ценное, подобно дикарю, впервые увидевшему сложные произведения человеческого ума»^[4]. Проза Петрова-Водкина — развернутое свидетельство о том, как совершался им «переход через всю ширину жизни».

Художник много путешествовал, и это обстоятельство немаловажно для понимания его творчества. Не менее (если не более) существенной представляется его склонность к путешествиям иного рода — в мире идей. Собственно, речь идет о стремлении обрести цельное мировоззрение, без которого все прочие творческие задачи — живописные, литературные, любые — теряют истинный смысл.