— Вы говорите, это было миллиард лет назад, — сказала Паскаль. — Но за этот срок мы прошли путь от одноклеточного организма до Хомо сапиенс. Мы что же… проскочили сквозь сеть ингибиторов?
— Именно так, — ответила Вольева. — Потому что сеть обветшала и в ней появились дыры.
Хоури кивнула:
— Ингибиторы засеяли Галактику машинами, которые должны были фиксировать появление жизни, а затем подавлять ее. В течение долгого времени, похоже, все шло по плану, вот почему сегодня Галактика не кишит разумной жизнью, хотя условий для ее существования хватает. — Она покачала головой. — Должно быть, это звучит так, будто я знаю все досконально.
— Может, ты и правда знаешь, — сказала Паскаль. — И я готова выслушать все, что ты можешь рассказать. Давай выкладывай.
— Ладно-ладно. — Хоури завозилась в кресле, явно пытаясь сделать то, чем Вольева занималась весь последний час: спасти ссадины и синяки от контакта с твердыми поверхностями. — Машины проработали на совесть несколько сот миллионов лет. Потом начались проблемы. Техника ломалась, не справлялась с задачами. Начали появляться разумные культуры, что раньше пресекалось еще при их зарождении.
Судя по лицу Паскаль, она увидела связь между событиями.
— Например, они прозевали амарантийцев.
— Вот именно. Но это не единственная культура, проскочившая через сеть. Уникальность амарантийцев в том, что по случайности они создали свою цивилизацию совсем рядом с нашей частью Галактики. И благодаря этому обстоятельству оказали сильное воздействие на нас.
Разговор опять перешел к Вольевой:
— Возможно, ингибиторы приставили к Ресургему своего механического соглядатая, но он перестал работать задолго до зарождения там разумной жизни. Амарантийцы создали цивилизацию, а затем среди них появился подвид, совершивший космические путешествия, и все это почему-то не привлекло внимания ингибиторов.
— Похититель Солнц?
— Да. Он увел в космос отлученных, изменил их биологически и психически. Если и осталось сходство с покинутыми соотечественниками, то лишь в общности происхождения и в языке. Стая исследовала свою солнечную систему, а позже ушла за ее границы.
— Где они нашли… — Паскаль кивнула на изображение Гадеса и Цербера, — вот их. Ты это имеешь в виду?
Хоури кивнула и довела рассказ до конца. Это почти не заняло времени.
А Силвест все летел и летел вниз, забывая отмечать длительность своего падения. Но вот уже над ним почти двести километров «шахты», а до ее конца — несколько километров. Внизу мигали огоньки, собираясь в узоры вроде созвездий. На секунду он испугался, что эти огоньки — звезды, что он пролетел сквозь весь Цербер. Не успев родиться, эта мысль умерла. В мигании пятнышек было что-то слишком правильное, искусственное, разумно-целенаправленное.
Из «шахты» он выпал в пустоту, точно так же, как раньше выпал в пустоту из воронки «Плацдарма». И обнаружил, что продолжает лететь сквозь огромный, ничем не занятый объем, причем этот объем показался ему куда больше, чем гигантский зал под корой Цербера. Никакие корявые стволы с кристаллического пола тут не поднимались и потолка не подпирали. И вообще, Силвест сомневался, что за кривым горизонтом есть еще что-нибудь. А вот пол внизу точно был — как, возможно, был и потолок, безо всяких опор нависающий над этим огромным объемом, миром внутри мира. Что за сила поддерживала его, противодействуя гравитации, — об этом Силвест мог только догадываться. Сам же он знай себе падал к звездному полу, до которого оставались считаные десятки километров.
Найти Садзаки было нетрудно, и Силвест сделал это еще в процессе своего одинокого полета, благо его собственный скафандр прекрасно функционировал. Он определил местонахождение погибшего спутника и опустился в десяти метрах от него.
Триумвир врезался в пол на большой скорости. Это было совершенно очевидно. Впрочем, что еще могло случиться с человеком, который падал двести километров по вертикали, не имея никакой возможности управлять своим полетом? По-видимому, скафандр наполовину погрузился в металлический пол, отскочил вверх и наконец вновь рухнул на пол лицом вниз. Садзаки так и лежал, будто решил отдохнуть.
Силвест не надеялся увидеть Садзаки живым, но растерзанный и изодранный скафандр производил ужасное, близкое к шоку впечатление. Больше всего он походил на китайскую куклу, изувеченную злым ребенком. Скафандр был весь в дырах, он даже окраску свою потерял. Часть повреждений он получил в бою, а потом, когда падал, сила Кориолиса швыряла его на стены «шахты».
Силвест с помощью своего скафандра с трудом перевернул его на спину. Он знал: зрелище не будет приятным, но все равно нужно это пережить, хотя бы и с большим напряжением воли. К Садзаки он не испытывал особых симпатий, но не мог не отдавать должное его уму и упорству — взять хотя бы эту многолетнюю гонку за Силвестом. «Садзаки, — думал Силвест, — это тонкий, отлично настроенный инструмент, пригодный, к сожалению, только для одной задачи».