Простушка на одну ночь

— Позволь ему самому решать! — настаивает Никита.

— Пока он под моей ответственностью находится, только я могу решать, когда ему можно, а когда нельзя. И я, с полной ответственностью и знанием своего дела, с опытом, насчитывающим тысячи излеченных мною людей, заявляю: позволить ему сейчас куда-то сорваться — это безумие, значит, перечеркнуть весь прогресс, которого мы добились. Хочешь, чтобы он хромоногим на всю жизнь остался? Легкое прихрамывание — это ерунда, мой дорогой друг, по сравнению с тем, что может ему грозить. Но да, откуда тебе это знать?! Ты же у нас крыса конторская… — добавляет Андрей, явно переходя границы.

— Пусть так, но я готов на подвиги ради своей любимой, а ты? — фыркает Никита. — Трепло, трусло! Забыл, как на моем диване валялся и жаловался на судьбу?!

— Посмотрите-ка на героя, приз “Самый кретинский подвиг” за бросок под колеса машины во имя любви достается тебе! Нет, кажется, плохо я тебя все-таки полечил. Боюсь, вавка у тебя в голове осталась. Вот такая! — взмахивает руками Андрей, нечаянно попав по носу Никите.

Тот посчитал, что это сигнал в драке и взмахнул кулаком в ответ.

— Что здесь происходит?! — повысила я голос, когда мужчины уже схватили друг друга за грудки и начали трясти на радость всем собравшимся вокруг них зевакам.

— То и происходит, Шатохина! Тебя бы я тоже к Марселю не пускал! Все. Никого не пущу. И Марселя из отделения не выпущу, пока на ноги не встанет. Я так сказал! — заявил он, оттолкнув Никиту. — А понадобится, еще и охрану выставлю.

Сказав это, Андрей Платонов сердито ушел, запахнув на груди медицинский халат, оставшийся без двух или трех пуговиц после небольшой потасовки. Я поспешила за ним.

— Андрей, постой! Андрей, не заставляй беременную девушку бегать! — позвала я запыхавшимся голосом.

— Что?! — притормозил муж подруги.

— Что придумал Марсель?

— Понятия не имею, что вы друг другу наговорили, но он словно с цепи сорвался, рвет и мечет, выписываться надумал.

— КАК?!

— Вот так! — Андрей поднял руки и опустил их. — Вот так, как будто речь идет о пустяках, а не о его здоровье и возможности полноценно двигаться в дальнейшем.

— Можно я с ним поговорю?

— Еще чегоооо!

— И его отец.

— ВДВОЙНЕ ОТКАЗЫВАЮ! — упрямо заявил Андрей. — Кого ты слушаешь, милая? Никиту? Горе-героя! Он с Марселем не так близок, как я, а я…

— Никого я не слушаю! — возмутилась я. — Кроме своего сердца. Ну, дай к нему зайти! Я вспылила, потому что он… Он — Марсель, и этим все сказано! Его упрямство непробиваемо-непрошибаемое. Но я упрямее!

— Оно и заметно!

— Андрей. Так надо! Ты не имеешь права мне в этом отказывать. Поверь, я с ним поговорю, и все наладится. Надеюсь…

— А если нет.

— Значит, я попытаюсь достучаться до этого упрямца снова! — заявила я. — Тем более, насколько я поняла, он уже хочет броситься вдогонку за мной, наплевав на угрозу здоровью и потенциальный вред.

— Так и есть, — кивает Андрей.

Он призадумался, потом кивнул.

— Ладно. Попробуй… Но только без его отца. Поверь, ни к чему посторонние уши, да и вообще Марс на отца зол до сих пор. Его присутствие никому не поможет! Только навредит.

* * *

Даже не дойдя до палаты Марселя, я уже слышала из коридора, как он с кем-то договаривался о собственной транспортировке… Вот упрямец!

Я вошла и плотно закрыла за собой дверь.

— Далеко ехать собрался? Меня с собой возьмешь?

Марсель вздрогнул.

— Я перезвоню, — пообещал в телефон кому-то.

Он смотрел, как я шла к нему и читала в его глазах, что Марселя сдерживала только травма, иначе бы он сам ко мне подбежал, схватил и обнял. Я подошла и села на кровать, обняла его.

— Я знаю, — сказала тихо.

— Что ты знаешь?

— Что тебе невыносимо быть временно ограниченным, принимать уход, заботу и ухаживания, как за больным. В то время как ты чувствуешь себя полным сил и досадуешь на неприятность. Ты многое хотел бы сделать сам и, возможно, даже считаешь, что это положение временно ущемляет твою мужественность и подрывает авторитет.

— Так и есть, — заявил он, чуть покраснев. — Не могу любимую трахнуть хорошенько!

Он грубовато все свел к сексу, но я понимала, что он специально так говорит.

— Может быть, хватит нам воевать друг против друга? Давай воевать за наше счастье. Общее, одно для двоих, даже для троих, подумай только! — произнесла я со слезами на глазах.

— Не плачь. Я кретин! — простонал Марсель, стиснув зубы. — Мне тошно, что я тебя обидел. Но день был просто сложный, и я бы не хотел, чтобы ты меня жалела.

— Не жалею я тебя, дурачок! Я тебя желаю… Люблю. Готова быть с тобой и терпеть дурацкие всплески твоего упрямства, если ты потерпишь мой взбалмошный характер и привычку все решать самой.

— Я не должен был указывать тебе, как стоит или не стоит называть нашего ребенка.

— Прости. В этом есть часть моей вины. Я должна была к тебе прислушаться, не держать обиду. Черт побери, ведь ты мне все объяснил! Почему я снова вспыхиваю, как спичка?

— Не знаю, но я знаю, что не готов отказаться от тебя. Ни за что… Пусть даже это будет стоить мне здоровья! — заявил он и крепко прижал меня к своей груди.