Простые люди древней Италии

Все изменилось при империи. Императоры не доверяют сенатской аристократии и неуклонно отстраняют ее от всех влиятельных и важных должностей. Можно ли было оставить за ней право свободно, по своему усмотрению давать гладиаторские игры? Держать в руках такое верное средство привлечь к себе сердца? Конечно, нельзя. Обдуманно и последовательно начинается ряд ограничений и запрещений. Август разрешает устраивать эти игры только преторам и не чаще двух раз в год; максимальное число гладиаторов не должно превышать 120 человек. Кроме того, надо каждый раз испрашивать особое разрешение у сената и рассчитывать на собственные средства: дотации от казны отобраны. Нельзя лишить людей права устраивать эти игры на поминках, но Тиберий сокращает для них число гладиаторов. В дальнейшем уже не преторы, а квесторы, т. е. самые младшие магистраты, облечены правом устраивать в Риме официальные игры. И тоже на свои деньги. А так как теперь покупать голоса не к чему, а приобретать популярность опасно, то квесторы, надо думать, и не беспокоились о придании своим играм особого блеска. Блестящие игры могут сейчас давать только императоры: у них для этого есть все возможности и для них нет никаких ограничений. Август во время своего правления давал игры восемь раз и вывел на арену 10 тыс. человек (в среднем по 625 пар на каждый раз); Флавии выстроили огромный амфитеатр и запретили частным лицам держать гладиаторов в Риме — это исключительное право императоров. Траян, празднуя в 107 г. завоевание Дакии, дал игры, длившиеся четыре месяца; участвовало в них 10 тыс. гладиаторов.

Мы довольно много знаем о гладиаторах и гладиаторских играх. До наших дней сохранились развалины амфитеатров; по остаткам гладиаторских казарм в Помпеях мы можем представить себе помещения, где они жили; мы знаем, как их обучали, с каким оружием и в каких доспехах они выходили на арену; нам известно, как относились к ним общество и государство. Сохранилось много изображений и надписей, освещающих и устройство гладиаторских игр, и внутренний облик самих гладиаторов. Ознакомившись со всем этим материалом, испытываешь мучительное недоумение и растерянность: мы не в силах понять людей, теснившихся на скамьях амфитеатров. Со щемящей ясностью можно представить себе, что творится на арене; от этих ручьев крови, от этих сотен трупов становится физически плохо. И эту бойню люди ожидают как праздника и радуются ей как празднику. Цицерон полагал, что никто с такой силой не учит презрению к боли и смерти, как гладиаторы. Ему вторит Плиний Младший. Вряд ли, однако, толпа спешила в амфитеатр за нравственными уроками. Один из застольников Тримальхиона, занятый таким мирным ремеслом, как изготовление лоскутных одеял, ликует, что на гладиаторских играх "наш Тит даст оружие превосходное; убежать — шалишь; бейся на смерть!". Люди наслаждались видом страданий и крови; они хотели их видеть; радостно вопили "получил! получил!", когда гладиатор обливался кровью; они приветствовали убийцу и негодовали на оробевшего гладиатора. "Народ считает для себя обидой, что человеку не хочется гибнуть". "Бей его, жги!" (медливших гнали в бой огнем и бичами). "Почему так трусит он мечей? Почему не хочет храбро убивать? Почему не умирает с охотой?". Толпа могла потребовать, чтобы раненого добили. Слова Сенеки, что "человек для человека — вещь священная" прозвучали как в безвоздушном пространстве, никем не услышанные, никем не подхваченные. Марциал в одной из своих эпиграмм, восхваляющих представления, данные в только что отстроенном Флавиевом амфитеатре (он только в XI в. н. э. получил название Колизея), обмолвился страшными словами: "Тигрица, пожив среди нас, стала свирепее". Ужас и отвращение испытываешь перед этой бескорыстной жестокостью, перед этой способностью любоваться чужими страданиями. Почему люди, которые вставали на защиту невинно осужденных, забрасывали камнями магистрата, принуждавшего идти в гладиаторы свободного человека, не жалели жизни, спасая людей из огня, — почему для этих людей страшные сцены в амфитеатре были излюбленным зрелищем? На тему о падении римских нравов писали много, начиная с XVIII в. Не говоря уже о том, что вопрос этот требует коренного пересмотра и совершенно другой постановки, "падение нравов" здесь ничего не объясняет, потому что увлечение гладиаторами во II в. до н. э., когда нравы еще не «упали», было таким же сильным, как и во II в. н. э.