Императорские гладиаторы выступали не только в играх, которые устраивали императоры. Император мог любезно предоставить несколько своих гладиаторов устроителю игр; Домициан на играх, даваемых квесторами, выпускал иногда по просьбе народа две пары бойцов из своей школы. А кроме того, гладиаторы были для императорской казны хорошим источником дохода. Император поручал прокуратору продавать их или отдавать в наймы устроителям игр. В помпейских надписях неоднократно упоминаются гладиаторы «неронианцы», в одном представлении участвовало 12 «юлианцев». Последние обучались, по-видимому, в школе, которая принадлежала раньше Юлию Цезарю и сохранила название, данное по ее знаменитому хозяину; первые вышли из какой-то школы, устроенной Нероном. Гладиаторские школы, принадлежавшие императорам (кроме Рима, были они и по другим городам Италии, а также и в провинциях), были, конечно, лучшими: людей брали сюда отборных, обучали их тщательно; из поединков с гладиаторами частных школ победителями выходят обычно они — естественно, устроителям игр хотелось приобрести хотя бы двух-трех «императорских» гладиаторов.
Состав гладиаторской семьи был пестрым; были здесь и свободные, но большинство все-таки рабы. Хозяин имел право продать своего раба ланисте; чаще всего это было наказанием, которому он подвергал раба по своей воле и прихоти. Только Адриан положил конец такому произволу: теперь раба можно было отправить в гладиаторскую школу только с его согласия. Если раб совершил какое-то преступление, то хозяин должен был привести магистрату причины, по каким он хочет сослать раба на эту каторгу. Гладиаторская школа, рудники и каменоломни были в древности двумя видами каторги, причем гладиаторская школа считалась более тяжелой. Только смертная казнь была страшнее. Преступников, осужденных по суду, — убийц, поджигателей, святотатцев — сюда и отправляли. Иногда участь эта ожидала и военнопленных; после взятия Иерусалима Тит отправил часть пленных евреев в египетские каменоломни, а часть разослал по гладиаторским школам.
Учителя риторских школ любили задавать сочинения на тему о самоотверженном юноше, который, чтобы помочь в нужде другу или с честью похоронить отца, шел в гладиаторы. Причины, толкавшие свободных людей идти по доброй воле в гладиаторы, были обычно грубее. Изголодавшегося бедняка, у которого не было ни кола ни двора, школа избавляла от нудной тревоги за кусок хлеба; лихого удальца, в котором кипел избыток сил, она прельщала красивыми доспехами, блеском будущих побед, богатством, славой. У юноши тщеславного, самонадеянного, без нравственных устоев, с тощим запасом мыслей голова шла кругом от этих ослепительных видений, а у ланисты были еще опытные вербовщики, которые умели такими красками расцветить ожидавшее его будущее! Легкомысленному юнцу не приходило в голову, что его первое выступление на арене может оказаться и последним, и он начисто забывал, какую цену должен он заплатить за то счастливое «завтра», которое, может быть, никогда и не наступит. А цена была страшная. Человек, определившийся в гладиаторы, навсегда утрачивал свое гражданское достоинство; он попадал в разряд infames ("обесчещенных"). Какое бы богатство не выпало ему потом на долю, он никогда не войдет в сословие всадников, никогда не станет членом городской думы или муниципальным магистратом. Он не может выступать в суде защитником или свидетелем; его не всегда удостаивают пристойного погребения. Гражданин маленького городка Сассины дарит городу участок земли под кладбище, но запрещает хоронить на нем людей зазорных профессий и гладиаторов-добровольцев. Быть гладиатором — это последняя степень человеческого падения.
И законодательство старается образумить глупца, который ради фантастических надежд жертвует таким реальным благом, как звание гражданина. Доброволец должен объявить народному трибуну о своем желании идти в гладиаторы, назвать свое имя и возраст. Трибун мог не согласиться с таким желанием, если находил добровольца по физическому состоянию негодным для гладиаторской службы. Сумма, которую ланиста вручал при заключении первого условия, не должна была превышать 2 тыс. сестерций. И за эту жалкую сумму продавать свою жизнь и честь? Можно было еще остановиться и одуматься.
Если доброволец упорствовал, ему предлагалось подписать условие, заключаемое с ланистой, и он был обязан перед магистратом произнести клятву, превращавшую его формально в раба; в этой клятве он признавал за ланистой право "наказывать его огнем, связывать, бить, убивать мечом".