Речь Брендана оборвалась на полуслове, и черты его вдруг стали расплываться, словно ветер поменял направление, унося с собой голос моего брата и его изображение на экране.
– Брендан, ты меня слышишь?
В ответ – ни звука. Я даже застонала от отчаяния, и Зимбра с тревогой посмотрел на меня. Несколько раз пыталась возобновить связь, перезагружала планшет, пыталась ждать. Я ведь не успела даже спросить, есть ли у Брендана вести от Шэрон из Австралии, но теперь связь явно была потеряна, и что-то говорило мне: вряд ли она когда-нибудь возобновится.
Поднявшись к себе, я долго не могла уснуть. Тени таились по углам, темные, темнее ночной тьмы. Тени раскачивались от поднявшегося среди ночи ветра, и крыша трещала, и внизу глухо ухало море. Я снова и снова прокручивала в памяти рассказ Брендана и сожалела, что не нашла добрых слов, которые надо было ему сказать, чтобы хоть немного его успокоить, но теперь, естественно, было уже слишком поздно. Мой старший брат, некогда крупный делец, заработавший на продаже недвижимости миллионы, казался совершенно опустошенным и каким-то невероятно хрупким. Я завидовала всем Бойсам мира, отравленным приверженностью к Богу. Молитва действительно может иной раз сыграть роль плацебо, когда человек страдает от собственной беспомощности, а она дает ему какое-то облегчение. В дальнем конце сада грохот волн то замирал, то зарождался снова, и казалось, что это будет длиться вечно, вечно, вечно… Аминь. Даже через коридор я услышала, как Рафик во сне что-то громко и испуганно крикнул по-арабски. Я встала, прошла к нему и тихонько спросила: «Ты что, Рафик?» Но он крепко спал, по-прежнему что-то бормоча во сне, так что я вернулась в свою теплую постель. Боль в животе глухо отозвалась на эти ночные перемещения. Когда-то я считала собой прежде всего свое «тело», но теперь для меня «я» – это прежде всего мой разум, тогда как мое старое тело превратилось во вместилище разнообразных недугов и недомоганий. У меня частенько ныл коренной зуб, меня постоянно грызла боль в правом боку, а суставы на руках и колени словно заржавели от ревматического артрита; если бы мое тело было автомобилем, я бы уже давно с удовольствием его поменяла. Но я прекрасно знала: моя маленькая, поздняя, неожиданная семья – я, Лорелея, Рафик, Зимбра и Мо – продержится ровно столько, сколько будет функционировать мое старое тело. О’Дейли, конечно, присмотрят за детьми, насколько смогут, но мир наш становится только хуже, не лучше. Я видела будущее: оно вечно голодно и жаждет пищи.
Я невольно нащупала в темноте серебряный лабиринт Жако, как всегда, висевший на спинке кровати, и прижала его ко лбу. Извивы его переходов и стен немного охладили воспаленный мозг. «Я сомневаюсь в том, что вы выжили, – прошептала я, обращаясь к любому реальному ангелу-хранителю, к любому Хорологу, если хоть кто-то из них остался в живых, – так что вряд ли вы меня услышите. Но пусть я ошибусь! Пусть вы подарите мне еще одну, последнюю вашу абракадабру! И пусть это будут два золотых яблока спасения, если, конечно, вам не жалко. Спасите моих детей, заберите их отсюда, увезите их в безопасное место, если оно, это безопасное место, где-нибудь существует. Прошу вас!»
28 октября
Старые занавески пропускали ранние, оранжево-розовые лучи солнца, но лучи эти были какого-то холодного оттенка. Ветер и волны с утра звучали размеренно и деловито, а не беспокойно, как прошлой ночью. Я услышала, как Зимбра поднимается по лестнице, носом приоткрывает дверь в мою комнату и, виляя хвостом, протискивается сам, словно говоря мне: «С добрым утром». Странно, как это он всегда чувствует, что я уже проснулась? С момента пробуждения у меня возникло ощущение, что за ночь я успела позабыть какую-то очень неприятную новость. Что же это? Ах да, Брендан! Господи, как он там? Надеюсь, о нем все же позаботятся. Каких-то пять лет назад я запросто могла заказать себе по телефону билет на самолет, сразу поехать в аэропорт, долететь до Бристоля и уже через час оказаться у Брендана в Тинтеджел-Гейтед-Вилледж. А теперь это почти как путешествие на Луну…
Ну, тут уж ничем не поможешь. Чему быть, того не миновать, а пока что у меня полно дел, которые нужно переделать. Я осторожно, как самая настоящая старуха, встала с постели, раздернула занавески и открыла окно. В заливе Данманус была все еще довольно сильная зыбь, но я заметила там парусное суденышко – наверное, Айлин Джонс вышла проверять ловушки для омаров. Заросли синеголовника и лавра на дальнем краю сада здорово потрепал ветер, и они клонились то в одну сторону, то в другую. Это явно что-то означало, но что? Все-таки я что-то упустила из виду, хотя оно где-то тут, прямо у меня перед носом, ясное, как день…
Вот оно: сегодня ветер переменился и дул с востока, из Англии, из Хинкли-Пойнт!