– Если всё же… сам я считаю себя человеком, а не пришельцем. Здесь мои родители. Здесь моя любимая. Здесь мои друзья… ведь ты же мой друг, Лекс?
– Друг, – кивнул он.
– Я буду на стороне своих друзей.
– Но ведь надо же как-то готовиться?! – после нескольких минут молчания вскинулся он.
– И как же?
– Найти слабости, разработать оружие, методы борьбы…
– То есть, ставить на мне опыты, ранить, убить и препарировать? – хмыкнул я. Вот только в глазах моих веселья не было. – Ты готов, ради эфемерной, теоретически возможной угрозы, убить и препарировать друга?
– Я…
– Не отвечай, – остановил я его. – Слов не надо. Просто, не делай так. А с угрозами разберёмся… Слышал такую фразу: «Пока едины, мы непобедимы»?
– Кажется, слышал, – вздохнул Лютер-младший.
***
Лана-Лана… девочка в возрасте поиска себя. Его ещё «переходным» называют. Шестнадцать лет – самый разгар. Вот и мечется: от Черлиденга к подработке в кафетерии, от подработки к волонтёрству.
Ищет себе место в этой жизни по душе. Тыкается, как слепой щенок… Вроде и смешно смотрится с высоты моего опыта двух жизней, а подумать, так уже и не очень: как иначе его найти? По течению плыть, авось вынесет куда-нибудь? А потом в этом самом «где-нибудь» сидеть и спиваться с тоски? Или вены себе резать от того, что не в моготу заниматься тем, чем приходится?
Так что мне-то делать? А что тут думать? Поддержать свою девушку в её поисках. Можно морально, можно материально, можно физически. Да и вообще: может и я что-то новое в себе или для себя открою? В конце-концов, это же новая жизнь, новый я – не может такого быть, что бы всё было так же, как в «прежней»!
В общем, в понедельник Лана и я приступили к работе в Смоллвильском доме престарелых. В понедельник…
В воскресенье отец «нашёл» клад. И обалдел, когда вскрыл старую глиняную вазу. Потом обалдели шериф и государственный оценщик. Что тут сказать: клал я с запасом, так как особо в ценах не ориентируюсь. Вот и «наклался» на семьсот шестьдесят с мелочью тысяч вечно зелёных президентов. И это я про сумму, что «чистыми» на руках у Джонатана осталась после уплаты всех налогов.
Можно было и больше, естественно, «накласть», но от миллионов было бы больше проблем, чем профита. А так, хоть и несколько больше, чем нужно, но «запас» не критичный.
Такие вот дела. Папа-Кент до сих пор «переваривает» новость. Пытается сообразить, что ж теперь ему делать-то? Не с руки как-то почти миллионеру коровники чистить и дрова колоть… вроде бы. А с другой стороны: а если ему это нравится? Если он всю жизнь этим занимался и ничего другого-то не умеет?
А, если серьёзно, то сумма не такая уж и большая: кредит закрыли, все свои закладные на землю забрали, затем выкупили у банка из собственности ещё земли, те, что при отце Хайрама Кента в этот банк заложены были, а затем забраны за долги (не первое поколение Кентов проблемы с рентабельностью имеет) – восстановили, так сказать, историческую справедливость.
Ну… я, не говоря родителям, тут же и разместил ещё несколько кладов на этой, уже нашей земле… так, на будущее. Мало ли…
После закрытия кредита и покупки земли осталось не так уж и много: двести сорок тысяч. На хорошую современную технику… маловато. Так что, посовещавшись, решили пока положить деньги на банковский счёт. До весны. А там уже, добавить то, что успею наработать я, и всё же взять в лизинг комбайн. Ну и деревьями плодовыми засадить пустующие земли, как изначально сделать и планировали.
Так что, вроде бы событие (деревенского масштаба), деньги, известность, а толком ничего не поменялось. Только что от долгов избавились. Повод, конечно, для сплетен и пересудов, но не так, чтобы очень. Маленький счастливый случай.
Собственно, как я и хотел. Ведь, если бы у меня было желание стать миллионером, я бы им стал. Но зачем? Напомню – меня более чем устраивает нынешнее положение вещей. Мне нравится Смоллвиль. Мне нравится ферма. Мне хорошо здесь.
Лекс… с Лексом сложно. С нахождением «клада» он нас, естественно, поздравил. Но пообщаться толком не получилось: дела не у одного меня были. Он-то и вовсе руководитель целого завода, да ещё и с личным «стартапом» на руках.
Но, вроде бы, пока что никто меня в лаборатории не тащит, ферму жёлтыми лентами не обтягивает, спецназ без опознавательных знаков по полям не шастает… Может и обойдётся ещё?
Что ж, дом престарелых. Под его крышей мне было… не то, что бы неуютно, нет. Чувство было достаточно сложным и странным, ведь в «жизни прошлой» я был стариком. И подобный «дом», только Российский грозил мне самому. А вот сейчас, я молодой, здоровый, суперсильный, вхожу под его крышу волонтёром. Странное чувство.
Ещё страннее было войти к моей подопечной: слепой старухе Касандре Карвер. Почему так грубо и неполиткорректно? Ну, я сам старик, имею моральное право. А так, конечно, старая леди держала себя очень прилично.
Чуткие пальцы давно слепого человека, приподнятый вверх подбородок, слегка преувеличенная поза внимательного прислушивания к окружающему пространству… дамочка совсем не так проста, как кажется.