Простые вещи

— Прямо сразу, — тут же отозвалась Наталья Петровна. — А что ребенку в духоте на асфальте делать? — Взглянула на Лялю и засмеялась. — Я, похоже, погорячилась. Вы же с Мишей стосковалась без нее, Иринка без вас тоже.

— Это правда, — кивнула Ляля. — Да и вам сейчас не до нее. Вы же ремонт собирались делать, дачу обивать.

— Дача от нас не убежит. До отпуска вашего повременим, а то в Посаде у Сани поживем. В общем, определяйтесь. Но имейте в виду, мы в любой день Иринку подхватим.

— Спасибо вам! Большое-пребольшое, тетя Наташенька! — с благодарностью воскликнула Ляля.

Впервые за многие годы у нее появился прочный, надежный тыл, и только теперь она ощутила, что ее понемногу отпускает привычное напряжение. Успокоилась и Наталья Петровна, почувствовав, что с ней рядом энергичная, доброжелательная молодежь. Большая семья — сила.

Глава 19

Александр Павлович сидел на лавочке возле розового куста и придирчиво оглядывал клумбу. После Франции он стал гораздо критичнее относиться к диким зарослям — они радовали его гораздо меньше. Зато порядок, приносивший клубнику и огурцы, показался милее. Он и не подозревал, насколько родной огурец сочнее и хрупче европейского, а клубника слаще и душистее.

— Правда, из клубники они там фруктовые салаты делают, коньячком прыскают, — сказал он сам себе, отметая попечение о европейцах, которые безотрадно жуют большие безвкусные клубничины.

По приезде Саня особенно остро ощутил присутствие женской руки в своем давно холостяцком доме — дом встретил его уютом. Запылился немного за отсутствие, но в этом ли дело? Занавески на окнах, скатерка на столе, чистые полотенца в шкафу подтверждали Лялину правоту. С Лялей Александр Павлович больше не спорил, наоборот, с благодарностью отмечал там и здесь Верину заботу. А от заботы до сердечного тепла — один шаг. Почему же раньше он о Вериных чувствах не задумывался? Да потому, наверное, что не нужны ему были ее чувства. А теперь? Теперь он и сам стал заботливее. В Вериных поступках ему виделось уже не злонамеренное посягательство, а детское желание привлечь внимание. Ему хотелось как-то утешить огорченного ребенка, объяснить, что он и дальше готов помогать по-дружески. Он думал о Вере с особым, согретым нежностью сочувствием — а как иначе? Товарищи по несчастью. Влюбленные без взаимности.

Саня собственноручно прополол огурцы. Потом клумбу. Он даже сколотил лавочку, сидел теперь на ней и приглядывался, остались ли среди цветов сорняки. Цветущие розы переносили его снова в Люксембургский сад, в музей Родена, томя сердце сладостью воспоминаний. Творческая мощь Бальзака, воссозданная творческой мощью Родена, наполняла сердце восторгом — он тоже скоро сядет за стол и погрузится в работу. Сначала съездит к матери в Тверь, потом к отцу на дачу, а уж потом наступит осеннее погружение, которое, несомненно, вынесет на поверхность шедевр. Впереди у него открытия. И успех.

Вечером Саня достал из коробочки брошь, перед глазами радостно вспыхнул сноп разноцветных лучей, синева осталась глубокой и безмятежной. Удивительные существа женщины. Сияют, сверкают, манят, а вглубь не проникнешь. И вправду непредсказуемые. Брошка мерцала серебристо-синей загадкой, сна не лишала, но покалывала острыми лучиками. Наплывали другие загадки. Манил лебедь. Обыватель Тамбова Жан Бережков, в прошлом житель Ниццы. Александр Павлович, по своему складу человек упорядоченный, прихватил с собой в сад блокнотик и выстроил череду предстоящих дел: путешествие в Тверь, ремонтные работы, потом… Вера? Будет он ее искать? Или подождет, пока сама появится? Да нет, не появится. Она ждет от него каких-то шагов. Действий. Отношений. Отношения были. Дружеские. Он думал о ней тепло, с приязнью. Но хотел побыть один. Подумать, набросать кое-какие заметки. Будущая книга томила как предвосхищение. Путь до нее был неблизким. Карандашик не вписал в блокнот Веру, зато вписал Жана Бережкова и лебедя.

Вечером, а по-австралийски утром Саня обменялся новостями с Инной. Олежка учился, она работала. С увлечением, успешно. Саня пообещал недели через две прислать им большое письмо о Париже и попросил старых и новых Олежкиных фотографий для живущей в Твери бабушки. Потом сел за письменный стол и углубился в воспоминания о Париже и русской выставке. Дальние путешествия сближают, издалека ему казалось, что с художниками он сроднился.

Он с удовольствием написал о Севе, Вадике, Алле, Татьяне, других ребятах. Вышла серия небольших очерков. Своеобразная панорама для еженедельника.

Когда он привез парижскую панораму в редакцию, редактрисы встретили его завистливыми восклицаниями. Они ждали от него рассказов, а может, и чего-то более вещественного. Александр Павлович порадовал их коробочкой конфет и отправился к главному. Влад. Влад. тоже ему завидовал, и Александр Павлович не стал скрывать, что ему, Коньку-Игрунку, позавидовать можно, после чего вручил приятелю брелок для ключей в виде Эйфелевой башни. Очерки его взяли, пообещали позвонить как только, так сразу.