Простые вещи

Александр Павлович с неведомой ему дотоле нежностью вдруг подумал о женщинах-художницах из их группы. Где были его глаза? Что отводило их от женской стихии? Внезапно Александр Павлович ощутил в себе готовность вникнуть в женские заботы и интересы. А почему, собственно, нет? Он сам подошел к Алле с Татьяной и предложил прогулку по магазинам. Чем магазины хуже музеев?

Он налюбовался портретами Модильяни, но кого тот писал? Современниц. А итальянцы кого писали? Тоже современниц. А испанцы? Голландцы? Впрочем, голландцы предпочитали современницам цветы и фрукты. Но это малые голландцы, а великий Рембрандт писал обожаемую, совсем некрасивую Саскию, влюбляя в нее зрителей спустя четыреста лет. Так почему не отдать дань восхищения собственным современницам? Они и в двадцатом веке заботятся о том, чтобы радовать мужской глаз. Почему не насладиться общением с ними — их веселостью, беспечностью, жаждой жить? Или, напротив, застенчивостью, угловатостью, неуклюжестью? Во всем есть свое очарование — великие мастера живописи убедили в этом Александра Павловича.

Художницы радостно переглянулись. Они отдежурили свой день на выставке и с полным правом могли окунуться в парижскую суету.

— Вот оно, благотворное влияние парижского воздуха! — воскликнула Аллочка. — Вас просто не узнать, Александр!

— Напротив, я хочу, чтобы вы узнали меня как можно лучше, — отозвался он. — Я понял, что я мил, любезен, обаятелен и знакомство со мной вам совсем не повредит.

— А знакомство с нами тем более, — в один голос откликнулись Алла с Татьяной.

— И что же мы будем покупать? — осведомился Александр Павлович. — Шляпки? Пинетки? Галстуки?

— Шляпки! — воскликнула Татьяна.

— Пинетки, — подхватила Алла, давая понять, что интересы детей будут учтены непременно.

— И галстуки! — Александр Павлович тут же подхватил под руку обеих дам.

Мысль его запорхала над магазинными прилавками, и он непременно хлопнул бы себя по лбу, не будь обе руки заняты, поддерживая прелестных спутниц. Да. Так оно и было, теперь он находил их прелестными. А себя болваном, потому что чуть было не упустил из виду, что ему тоже нужно сделать покупки. Как он мог забыть о тете Наташе, отце, Милочке? В погоне за эстетскими радостями мог лишить себя праздника — шуршания красивых оберток под нетерпеливыми пальчиками, изумленных ахов, радостных возгласов. А блестящие глаза? Румянец? Смущенное мужское покашливание и особый молодцеватый вид, с каким смотрят на себя в зеркало немолодые мужчины? В какую бездну неловкости он мог угодить! А маме? Что он купит маме? Ей он тоже хотел привезти частичку Парижа, эликсира радости, при одном упоминании о котором помимо воли светлеют лица!

— Сначала за шляпками, — сказал он. — Мне тоже необходима шляпка.

Глава 18

До чего интересно возвращаться! Сколько видишь вокруг нового! Чего раньше не замечал. На что не мог обратить внимания просто потому, что вокруг все было привычным, само собой разумеющимся…

Миша вел машину, а Ляля, откинувшись, с наслаждением вбирала нескончаемые просторы. Какие же они умники-разумники, как все прекрасно рассчитали: сейчас заберут Иринку и старичков отвезут домой, у них как раз кончилась путевка, день в день.

— Мы такой красоты навидались, закрою глаза, и цветы, цветы. До чего в Англии все устроено, ухожено. Так ухожено, что чувствуешь себя все время в гостях.

— А здесь чувствуешь себя дома, — подхватил Миша.

— Дома, — кивнула Ляля. — «Все вокруг колхозное, все вокруг мое». Нет, правда, я только сейчас поняла, какие мы свободные, избалованные свободой по сравнению с европейцами.

Миша с любопытством взглянул на жену: ну-ка, ну-ка, дорогой философ, что ты такое заметила?

— Не согласен?

— Я не совсем понял, о чем ты, — ответил он.

— И я, может, не совсем поняла. Но мне знаешь, что показалось? У них в обществе места давным-давно распределены и пространство поделено. Главная задача человека, который хочет преуспеть, — это вписаться. Средства для этого выработаны. На каждое место ведет своя дорога. И твое дело бежать к цели быстрее других. Отсюда большая жесткость — временем дорожат, сил не жалеют. А мы и в самом деле выживаем. Повыживаем и отдохнем, повыживаем и расслабимся. У нас внешнего и внутреннего пространства больше. Мы все время готовы к побегу.

— Мы чувствуем, что зависим от внешних обстоятельств. Но мне кажется, зависимость — ощущение подростка. Европейцы давным-давно стали взрослыми людьми, а мы никак не вырастем, у нас психология подростков, самонадеянных, безответственных, — легко разочаровываемся, впадаем в отчаяние, проявляем агрессию. Ищем себе правильного «взрослого», который о нас позаботится, и страшно сердимся, что такого нет. Я не прав?

— Прав. А ты сам взрослый или подросток?

— Жизнь покажет. Мне кажется, я все-таки повзрослел.

— А я? — Ляля смотрела на мужа с любопытством.

— И ты тоже. Во всяком случае, у нас есть шанс прожить свою собственную жизнь так, как мы ее понимаем, а не чувствовать себя в тисках обстоятельств. Тогда и Ирка будет счастливее.