Простыми словами

…В прошлом году к нему приехали итальянцы. Заключать какой-то крупный контракт. Существует такая особенность Мительмана: где-то за две-три недели до важной сделки либо до очень значимых для него переговоров, он уходит в себя. Не знаю, контролирует ли он свои ощущения, замечает ли за собой это, но в такие дни разговаривать с ним бессмысленно. Он может слушать, даже кивать в такт головой, но глаза его обращены внутрь, как глаза моей бабушки, папиной мамы, когда она уходила в мир своих иллюзий. Привыкшая к этой особенности одарённых людей, я в такие «критические» дни стараюсь скользить мимо Семёна Аркадьевича и не докучать ему своими глупыми (как он считает) вопросами.

И вот в день отъезда итальянцев, уже после успешно проведённых переговоров, он пригласил меня в свой кабинет. Будто увидев меня впервые, и разглядывая секунды две-три, медленно растягивая слова, так медленно, что я уже успела разволноваться, представил меня гостям:

— А это… — не побоюсь этого слова… — моя воспитанница.

— Я уже думала, вы будете ругаться, — расслабилась я.

Он засмеялся. Переводчица перевела. Итальянцы не поняли, но улыбнулись.

…Я всё время ему говорю, что возрастной ценз влюблённых в него женщин колеблется от восемнадцати до восьмидесяти лет. Он с улыбкой отвечает, что я преувеличиваю. Директора школ, заведующие детских садиков, всякие разные «женщины года», журналистки, продавщицы, официантки и даже чиновницы едины в одном — каждая, общаясь с ним, чувствует себя женщиной. Он думает, что это ощущение дарит любой мужчина. Он ошибается. Причём, что самое интересное, он не кидается целовать им руки, не осыпает их бессмысленными комплиментами, он просто в любой ситуации всем своим видом показывает (только не злитесь на меня, Семен Аркадьевич, читая эти строки), что мужчина — первичен, а женщина — вторична. И что он может понять и простить любой её каприз, если этот каприз безупречно искренен.

— Завтра в девять утра у меня встреча с губернатором. Ты должна приехать в 8.50 и ждать около здания Администрации, — сообщил он мне по телефону во время второй избирательной кампании.

— Хорошо, Семен Аркадьевич, — весело ответила я, сидя за столом на дне рождения подруги.

— Мне не нравится твой весёлый тон. Это очень важная встреча, — повторил мой начальник.

— Вам кажется. Я всё поняла. Буду ровно в 8.50.

Заведя все имеющиеся в доме будильники на семь часов утра, я «благополучно» проснулась ровно в девять. Ужас. Что дальше делать, не знаю. Лихорадочно собираться не имело смысла. Сочинять истории про сломанный лифт — тоже. Две минуты просидев на кровати и представив всю свою дальнейшую жизнь без работы, я открыла телефон, дрожащими пальцами набрала номер Мительмана и сказала: «Я проспала. Извините меня». «Молодец, что сказала правду», — надменным строгим голосом произнёс Семен Аркадьевич из кабинета губернатора.

Он всегда говорит: «Не надо бояться меня, надо бояться меня обидеть». А обидеть его может только ложь. Даже самая незначительная.

…Любовь Семёна Аркадьевича к порядку — болезненна. Папочка к папочке, бумажка к бумажке. Он невероятно в этом педантичен. И так же педантичен в подведении итогов. Совещаний, собеседований, переговоров, собственных достижений и даже собственной жизни. Ему всегда кажется, что он что-то сделал не так. Вроде, как всегда, на «пятёрку» (перфекционизм у него в крови), но хотелось бы лучше.

В нём поразительно сочетается любовь ко всему привычному и стремление к новизне. Он злится, психует и нервничает, когда строится новый офис или делается ремонт в новой квартире, а потом, с абсолютно счастливым видом, будто бы и не было этих разрушительных эмоций, заявляет: «Хорошо, что мы построили „Мизар“. Мне так комфортно на семнадцатом этаже».

— Наверно, потому что высоко поднялись? — спрашиваю я.

— Не важно, как высоко ты поднялся, важно, как крепко ты держишься, — улыбается он в ответ.

…Совсем недавно он подарил мне ёжика. Маленький потешный сувенир, привезенный из Праги. Торжественно разворачивая упаковочную бумагу, Семен Аркадьевич начал рассказывать об успешных стратегиях бизнеса:

— Есть лисички, и есть ёжики. Лисички хитрят, изворачиваются и стараются везде поспеть. А ёжики никуда не торопятся — они просто катятся своей дорогой и всегда успевают.

Я сижу и, как всегда, внимательно слушаю.

— Стратегия ёжиков мудрее и успешнее, — продолжает Мительман. — И, что самое главное, лиса никогда не может съесть ёжика.

— А разве ёжик может съесть лису? — с удивлением спрашиваю я.

— Скажи мне, Ира, где ты берёшь такие глупые вопросы? — начинает кричать Семен Аркадьевич.

Я выхватываю подаренного мне ёжика и пулей вылетаю из кабинета.

…В октябре девяносто седьмого мы ехали с Мительманом в машине, это были первые дни моей работы с ним, это была тёплая осень и ясный солнечный день. По радио пел Макаревич. Слова той песни: «Не стоит прогибаться под изменчивый мир, однажды мир прогнётся под нас» привлекли внимание Семёна Аркадьевича.

— Ты в это веришь? — спросил он меня.

— Верю, — ответила я.