Просвещенные

Итак, настоящим он объявляется нашим протагонистом. Драматическая разработка его линии начинается с повторяющихся образов прошлого — его молчаливого беспокойства в пустынных станциях подземки, в аудитории, полной студентов, в утренней очереди в МоМА [69]. По лицу видно, что он тщится разогнать черные мысли, которые язвят и уничижают его. Он оправдывает свое тщеславие принадлежностью к сегодняшним «илюстрадо» [70], впрочем в наши дни к ним может причислять себя каждый эмигрант. Само понятие появилось в конце девятнадцатого века благодаря первым просвещенным филиппинцам. Юные бодисатвы вернулись из Европы, чтобы посвятить свои надушенные тела, ласкающую слух риторику, перегруженные латинизмами идеи и безупречное образование наивысшей цели. Революции. Многие из них погибли от пуль, другие — в вечном изгнании, прочие нашли свою нишу, смягчились и забылись, научившись с удивительной легкостью соглашаться на вынужденные компромиссы. И в чем же разница между ними, нашим героем и прочими перипатетиками, кроме той, что ему еще предстояло вернуться? Когда-нибудь он встряхнет свои запылившиеся намерения и свернутые планы, чтоб они реяли рядом с нашим государственным флагом. А пока он ждет, как ждали они, пестует свою целостность, как пестовали они, предвкушает возвращение, когда родные берега наконец призовут его.

И вот он вернулся, наш патриот, он же протагонист, и сидит в кровати, недоумевая, а где фанфары?

* * *

Когда Кристо нет дома и он не работает за своим специальным походным столом, который сам спроектировал и смастерил из пружин и подушек, чтобы можно было писать в любом виде транспорта, он сидит на берегу, вглядываясь в океан, и отгоняет мысли об убитом отце, израненной матери и изнасилованной сестре. «Говорят, что этот океан приносит мир достойным, — думает он, с трудом осмеливаясь улыбнуться. — На него мои надежды».

Если напрячь зрение, то можно разглядеть на горизонте землю. Но стоит моргнуть — и ее уже не видно. Она всегда чуть дальше, чем ему хотелось бы.

Криспин Сальвадор. «Просвещенный» (с. 92)

* * *

Я, по-видимому, был его единственным другом. Однажды поздно ночью, через несколько часов после нашей с Мэдисон ссоры, в финале которой она ушла из дома, театрально хлопнув дверью, мне позвонила Лена. Подняв трубку, я ожидал услышать всхлипывания своей подруги, поэтому ответил ледяным тоном, что, похоже, напугало Лену. Она все время повторялась. В ее произношение выпускницы британской школы подмешивался тяжеловесный акцент — неминуемый, если всю жизнь провести в Баколоде. Она просила меня просмотреть вещи Криспина, запаковать и отослать самое существенное, забрать все, что мне интересно, а оставшееся отдать в благотворительные организации или выбросить. Что я мог на это ответить?