Эта объективность есть как таковая всего лишь среда существования, в которой все движутся и в которой все приспосабливаются друг к другу. Пока самоочевидности еще остаются объективными отрогами той или другой субстанциальной идеи, в которой находят друг друга люди, самоотождествление индивида с объективностью может совершаться в чистом виде. Тогда объективность бывает не только покровом, но становится органической кожей как внешним слоем подлинного бытия. Но если идея умирает, объективности становятся общественными правилами игры. Тогда к экзистенции в существовании, если она желает осуществиться, обращено бывает требование - работать с этими правилами игры. Ибо в обществе существование - это уже не целое, состоящее из немногих экзистенций в их взаимной коммуникации, но порядок масс, интересов, организаций, в рамках которых каждый индивид просто как член общества есть возможность для коммуникации, но еще не ее действительность. Экзистенция ассимилирует поэтому, хотя и сопротивляясь и не всегда справляясь с этой задачей, подобные правила, которые в сложившемся таким образом существовании она признает как его в настоящее время неотъемлемо необходимые условия. Их серьезность - технического, а не субстанциального свойства. Вопрос только в том, где эти правила игры нужно принять, а где, - и как, - их, напротив, следует разбить. Ибо для экзистенции всегда сохраняется опасность превращения ее существования в существование в обществе как статичную жизнь в порядке внешних форм; но тогда люди становятся песчинками и утрачивают самобытие.
Нарушение общественного покрова происходит из двух истоков: из своеволия эмпирически-витального единичного существования и из возможной экзистенции:
Эгоистичное своеволие (selbstischer Eigenwille) чувствует себя только принужденным, а в сущности, ни к чему не обязанным. Оно повинуется правилам, пока по своему бессилию не имеет шанса нарушить их, не рискуя гибелью. Оно пользуется этими правилами и даже от своего имени гласно подчеркивает их, чтобы не упустить ни одного случая под прикрытием их без церемоний двигаться к собственной цели. Насилие над правилами оно ограничивает решающими мгновениями, которые желало бы по возможности скрывать от публичной огласки. Может быть, только его ближайшее окружение чувствует, как оно разрушает всякий закон, в то же самое время без остатка скрываясь в остальном за формами общительности. Именно с этой точки зрения снова и снова замечали, что действительность человеческих отношений есть лишь умеряемая перемириями борьба всех против всех, и что в конечном счете решает дело, ни с чем не считаясь, своеволие индивида. Едва ли возможно сомневаться в том, что в массе людей эта действительность преобладает; как и в том, что в ней же, несмотря на то, чрезвычайно велика мера действительных жертв, уважения к другому и отказов в его пользу, подлинной общительности, даров и благодарности, молчаливого содействия и поиска духовного противника для себя, - разве что всего этого никогда не бывает довольно для того, чтобы определить порядок известного общества, потому что все это не таково, чтобы его можно было ожидать с регулярной непременностью.
Другой исток нарушения объективности - возможная экзистенция. Жить под покровом - все равно что не быть. Покров разрушают всюду, где экзистенция приходит к себе, во всякой коммуникации, во всяком безусловном действии. Но, подобно эгоистическому своеволию, экзистенция также старается скрыть это разрушение. Она хотела бы быть зримой только для экзистенции; ибо публичности всеобщего она может противостать только в среде всеобщего.
То, чего она желает, хотя и принимает, будучи объективировано, форму доступного для всех, всеобщезначимого требования; ибо экзистенция облекает свою службу в смысл заботы о существовании всех. Но этого она желает не обманывая, но потому что существование остается для нее неопределенным там, где угасает возможная экзистенция; ибо в конце концов экзистенция именно для того служит целому, чтобы протянуть руку экзистенциям или чтобы сделать их возможными. Итак, в постоянном напряжении с объективностями общества, как общепризнанными и инстинктивно признанными самоочевидностями, экзистенция, на двух крайних полюсах напряжения, превращает эти объективности, с одной стороны, в простые правила игры, в рамках которых возможен любой обман, а с другой стороны, в свою собственную объективность, с которой сама она отождествляется в своей субъективности.