Просветленные не берут кредитов

Глава 5 Усмирители плоти

К моей радости, дорога вскоре пошла вверх, и из болотистой низины мы поднялись в горы. Тут оказалось, что сил у меня все же не так много и что на крутом подъеме я быстро выдыхаюсь.

— Ничего, мы никуда не торопимся, — сказал брат Пон, когда я знаками попросил об отдыхе. Привал устроили в тени усеянного бледно-лиловыми цветками дерева, и я, воспользовавшись покоем, занялся «установлением в памяти», используя всю ту же ненависть. Разжечь ее у меня получилось мгновенно, я почти услышал, как шумлю, точно электрочайник, дыхание участилось, кулаки сжались, а ноздри раздулись. Но при этом где-то глубоко внутри, под слоями эмоций и агрессивных мыслей, я остался совершенно спокойным.

Брат Пон наверняка видел, чем я занимаюсь, и не собирался мешать, поскольку сидел тихо и неподвижно, с улыбкой разглядывал черноватоголубых птиц с красными глазами, стайка которых кружила над соседним деревом.

Потушить ненависть мне удалось с некоторым трудом, она не хотела сдаваться, несмотря на то что я осознавал ее поверхностный характер, то, что она не принадлежит мне и не является частью меня…

Но пока управился, вспотел так, словно вскопал огород на жаре.

И когда полыхавший внутри огонь утих, мне показалось, что я уловил нечто общее, некую «нить», что связывает два состояния — сознание, омраченное ненавистью, и чистое, лишенное ее. Что именно это такое, как выглядит и в чем заключается, я сказать бы не смог, но ощущал факт существования этого единства очень четко.

— Давай еще раз, — сказал брат Пон. — Ради такого можно и немного задержаться.

Я выполнил упражнение повторно, на этот раз быстрее и с куда меньшей затратой сил. «Нить» словно стала толще, превратилась в целую «прядь», на которую нашивались либо эмоции, либо их отсутствие.

Мелькнула мысль, что и то и другое одинаково иллюзорно и что разницы на самом деле нет, что киплю ли я от ненависти или спокоен, как пообедавший удав, нечто остается тем же самым.

— Прекрасно, — подал голос монах. — Теперь работай с желаниями.

Тут все получилось еще легче, я даже увидел нечто вроде каната, на который можно нанизать любое количество колец: разной формы, цвета, из какого угодно материала, от золота до резины, одно будет символизировать жажду совокупления, другое, например, стремление помогать другим.

Но канат от этого не изменится, ничего не случится с ним, если убрать и все кольца.

— Достаточно, — вмешался брат Пон, когда я собрался прогнать цикл еще раз. — Пойдем, ты отдохнул.

Внутри меня после этого успеха зажегся такой энтузиазм, что я едва не бежал. Одновременно слова сами просились на язык, и я с трудом удерживался от того, чтобы не заговорить.

Справлялся я с ними до вечера, до того момента, как мы остановились на ночлег.

— Что… — воскликнул я, понял, что нарушил запрет, но остановить себя не смог. — Неужели на самом деле нет разницы? Хочу я чего-либо или нет? Ненавижу или люблю? Почему вы мне ничего не объясняете? Сколько можно вот так издеваться надо мной?

Сам понимал, что несу ерунду, и где-то в глубине души изумлялся собственному поведению.

Брат же Пон и вовсе смотрел на меня, как ребенок на фокусника.

— Эх, как тебя разобрало, — сказал он со смешком, когда в речи моей возникла пауза. — Словесный понос.

— Я не могу… что-то случилось? — прохрипел я, тщетно пытаясь справиться с языком и губами, двигавшимися помимо моего желания.

— Все нормально. Ты еще очень долго продержался, — успокоил меня монах. — Используй этот приступ не для упреков, а с пользой, задавай вопросы, и я попробую на них ответить.

Некоторое время я продолжал молоть чушь, но затем кое-как вернул свою речь под контроль.

— Мне кажется, в том, чему вы меня учите, есть противоречия, — проговорил я. — Например, смрити предполагает осознание всего, что я делаю… и в то же время «я» нет. Люди появляются на моем пути не просто так, и в то же время такой вещи, как человек, не существует…

— Мои ответы тебе ничем не помогут, — брат Пон покачал головой. — Поверь мне. Сейчас ты достиг той фазы…

— А вы ответьте все равно! — только перебив монаха, я понял, что именно сделал, и даже испугался: за все время ученичества это был первый раз, когда я позволил себе подобное.

Утренний энтузиазм и душевный подъем сгинули без следа, остались горечь и раздражение.

— В тебя словно вселился горный дух, — сказал брат Пон после небольшой паузы. — Ладно, попробуем… Смотри, любая истина, которую я тебе излагаю, принадлежит к одному из трех уровней: иллюзии, относительной истины и абсолютной истины, и порой они могут противоречить друг другу. На третьем уровне нет такой вещи, как человеческое существо, на первом ты сталкиваешься с людьми едва не каждый день.

Вопросы толкались у меня на языке, будто пассажиры, спешащие выбраться из охваченного пожаром поезда, и в результате я спросил совсем не о том, о чем хотел, вообще свернул в сторону: