Просветленные видят в темноте. Как превратить поражение в победу

Понимал, что готов начать жаловаться, что горло перехватывает от гнева и бессилия, но ничего в этот момент сделать с собой не мог – слишком неожиданно все произошло и чересчур сильными оказались эмоции.

– Никто ни с кем ничего не делает, – сказал брат Пон. – Просто не в состоянии. Другие существа не имеют возможности проникнуть в твой кокон восприятия и произвести там какие-либо изменения.

Я слышал его хорошо, разбирал каждое слово, но вот смысла обнаружить в них не мог, как ни старался.

– Только ты сам, твои прежние деяния и нынешнее состояние сознания определяют события, с тобой происходящие, – монах наверняка видел, что со мной творится, и тем не менее продолжал говорить. – Обвинять в случившемся других – все равно что сетовать на деревья за то, что они, качаясь, создают ветер.

– Да… да… – отстраненно пробормотал я, поднимаясь. – Мне нужно ехать… Немедленно… Вы со мной?

– Нет, – брат Пон тоже вскочил. – Ты найдешь меня на пляже.

Я посмотрел на него удивленно:

– На каком пляже?

– А за «Паттайя Парком», – сообщил монах.

В другой момент я бы поинтересовался, что он там забыл, но сейчас мне было не до этого. Я лишь тупо кивнул, подхватил рюкзак и, приглаживая растрепавшиеся волосы, заторопился к двери.

Запарковался я рядом с «Севен-элевеном», что у выезда на пляж, и некоторое время сидел, вцепившись в руль.

Меня душила самая настоящая ярость.

Заехав в магазин, я обнаружил там полный разгром – стеллажи поломаны, кадки с пальмами опрокинуты, окна превратились в груды осколков, счастье еще, что до подсобки, где хранилась большая часть товара, налетчики не добрались, но и так я влетел не на одну тысячу долларов.

Торговали мы пряностями, эксклюзивными, отличного качества, со всей Юго-Восточной Азии, от известной всем гвоздики из Индонезии до куда менее распиаренных галангала из Малайзии и свечного ореха с Филиппин.

Полиция явилась, допросила Виктора и всхлипывающую Нок, которую мы держали для красоты и экзотики и еще потому, что, если хочешь, чтобы все было хорошо, лучше иметь в стаффе кого-то из местных.

Но по равнодушным физиономиям стражей порядка, по их тону я понимал, что суетиться и искать нападавших они не будут – ну погромили слегка фаранга, ничего, у фаранга денег много, он все восстановит и будет дальше работать, а переживать и дергаться не нужно.

«Май пен рай», как говорится.

И что, я зря оформлял рабочую визу, отдаю кучу бабла в виде налогов, что идет в том числе и на содержание полиции?

Судя по описанию Виктора, на магазин напали двое крепких тайцев или камбоджийцев за тридцать – руки в перчатках, предплечья в татуировках, на головах банданы. Ничего не сказали, просто вошли, когда не было покупателей, и начали махать бейсбольными битами.

Пять минут, и нет никого… ищи ветра в поле.

Деньги у меня, к счастью, имеются, поэтому к вечеру нам вставят окна, чтобы помещение можно было хотя бы запереть на ночь, ну а через пару-тройку дней магазин заработает как обычно…

Но откуда взялся этот «привет из девяностых»? Кому я перешел дорогу?

Не переставая размышлять об этом, я вылез из машины и заковылял в сторону моря. Под сандалиями заскрипел песок, ушей коснулось мягкое шуршание набегающих на сушу волн.

Миновав небольшой участок дикого пляжа, я двинулся параллельно забору «Паттайя Парка».

Берег, как обычно в высокий сезон, заполняли тела разной степени подкопченности. Бродили торговцы в широкополых шляпах и намотанных на физиономии шарфах, предлагали всякий мусор вроде ожерелий из ракушек, картин с видами Таиланда, непонятно из чего сделанных мазей и кремов.

Тут же, в тени под деревьями около дорожки тайки делали клиентам туристический вариант массажа.

Солнце палило, вопили плескавшиеся в волнах дети.

Я медленно шел вдоль берега, пытаясь высмотреть в людском месиве брата Пона… Как вообще его можно тут найти, неужели он не мог более точно определить место встречи или обзавестись сотовым, раз уж выбрался в цивилизацию?

И, естественно, едва не прошел мимо.

Монах расположился за прилавком передвижной закусочной-макашницы, вид у него был крайне деловой: он как раз наваливал еды в пластиковую тарелку для высоченного и на удивление бледного фаранга.

– А, вот и ты, – сказал брат Пон, когда фаранг получил сдачу и отошел. – Как дела?

– Да чего вы спрашиваете, если все знаете?! – рявкнул я. – Плохо! Отвратительно! Наверняка сами все и устроили! Не знаю как, но с вас станется! Чтобы мне все испортить! Проклятье!

Я понимал, что ору, что на меня оглядываются, но глаза затягивала багровая пелена ярости, и мне было все равно.

– Вижу, что отвратительно, – брат Пон засмеялся, и мне стало стыдно.

Ярость и гнев не ушли совсем, но ослабили хватку.

– Надо тебя успокоить, – продолжил монах, извлекая из-под прилавка большой нож. – Иди, помогай… Будешь мне резать фрукты для шейков, а то времени на это нет, народу очень много…

– А почему вы вообще тут торгуете? – спросил я, берясь за скользкую деревянную рукоятку.