Просветленные видят в темноте. Как превратить поражение в победу

– Поехали, – отозвался я, и мы направились к моей машине, запаркованной на площади около пирса.

Увидев черный ниссановский пикап, брат Пон удовлетворенно хмыкнул.

– Нормально ты тут устроился, – сообщил он.

Всю дорогу до дома я просидел как на иголках, ожидая от монаха очередной каверзы. Охранник, запуская меня на парковку под кондоминиумом, сдержанно кивнул, а на моего спутника покосился с изумлением.

Брат Пон высунулся в окно и сказал что-то по-тайски.

Охранник заулыбался, точно встретил близкого родственника, а затем хлопнул себя по лбу и рысцой побежал за машиной.

– Мистер Олег! Мистер Олег! – закричал он. – Тут вас спрашивали! Двое!

– Кто и зачем? – осведомился я, выкручивая руль, чтобы заехать на свободное парковочное место.

Охранник нахмурился и пожал плечами:

– Мужчины… Не фаранги…

Пара тайцев наводила справки обо мне в кондо, где я живу? Зачем? Что им надо?

В лифте я встретил соседей с девятого этажа, со мной они любезно поздоровались, а вот на брата Пона уставились с натянутыми ухмылками. Решили, должно быть, что я завел себе дружка из голубых, но почему-то не нежного юношу, а мужика в возрасте, с сединой в волосах.

Начнут ведь трепать языками направо и налево…

Апартаменты у меня были не чета прежнему жилищу – большая спальня, гостиная, кухня, кладовая, да еще и балкон, на котором умещается не только стол с двумя стульями.

– Добро пожаловать, – сказал я, запуская брата Пона внутрь. – Я у вас в гостях был. Теперь вы…

Монах усмехнулся, но промолчал.

Зато, войдя в комнату, направился прямиком туда, где располагался небольшой стеллаж – книги, диски с музыкой и фильмами, безделушки и подарки, которые больше некуда деть.

– Хорошая штука, – сообщил брат Пон, взяв с полки вазу из чешского хрусталя.

И не успел я ответить, как он швырнул ее об пол.

Сорняки должны вырасти, чтобы их можно было выдернуть. Как же иначе?

Раздался звон, сверкающие осколки полетели в стороны, ну а я замер с открытым ртом.

– Что… что вы делаете? – выдавил я, когда первый шок прошел.

– Встряхнись! – рявкнул монах. – Проснись! Осознай, где ты и что ты! Быстро! Полный срез по всем сознаниям!

Мне понадобилось несколько минут, чтобы понять, что именно он от меня хочет.

– Какие запахи ты осознаешь! Что касается твоего тела! Быстрее! Не раздумывай! Осознавай!

Ветер шевелит занавеску у балконной двери, несет мягкий аромат Сиамского залива… орет внизу, на пляже, тайская торговка… майка неприятно липнет к спине… во рту послевкусие от пончиков, съеденных на лодке… мысли о том, что ваза, разбитая братом Поном, стоила бешеных денег…

Ничего себе срез! Вот уж точно, ничем я от друзей не отличаюсь.

Накатила печаль, и ее я тоже осознал, но фиксироваться на ней не стал, и она быстро растворилась без следа.

– Вот так, хорошо, – сказал брат Пон, усаживаясь на диван. – А то ты сладко спал. Погрузился в дрему обычной жизни, и кого волнует, что в ней присутствовали всякие медитации и мысли об освобождении… Теперь я буду встряхивать тебя регулярно, и если для этого понадобится разбивать или ломать что-то, то я буду это делать.

Я вздохнул: в том, что монах способен на подобное, сомнений не было.

– Почему, когда я рядом с вами, из меня постоянно лезет что-то не очень приятное? – спросил я. – Только вчера я думал, что забыл о таких вещах, как злость и раздражение, и вот здравствуйте…

Брат Пон заухмылялся и ответил:

– Сорняки должны вырасти, чтобы их можно было выдернуть. Как же иначе? Вспомни обезьяну, что каталась на спине Просветленного и лупила его палкой, когда он воплотился в образе буйвола… Ведь он мог растоптать ее копытами или поднять на рога, но он терпел, даже когда она швыряла комьями тины ему в глаза или мешала пастись, дергая за хвост. А все потому, что она не давала ему «задремать» и позволяла отследить малейшие движения аффектов в сознании, хотя там от них были всего лишь следы… Удивленному лесному духу, что спросил Просветленного о причинах его смирения, тот ответил: «Ведет себя он так, словно старается мои грехи очистить. И если кротость я не проявлю, то кто же, как не я, окажется неблагодарным?»

После краткой паузы он добавил:

– Если рядом с наставником ты ощущаешь только благость и счастье, то либо ты уже достиг окончательного бодхи-освобождения, либо с этим наставником что-то не совсем правильно.

– С наставником, который меня ничему не учил и учить не собирается? – уточнил я полушутливо.

– Совершенно верно! – монах важно кивнул. – Только так и можно научить. Отправляйся теперь за веником и совком, а то еще порежешься…

Мы сходили поесть в одну из кафешек по соседству, а когда вернулись, брат Пон заявил:

– Сейчас ты будешь заново учиться медитации на объекте. Располагайся.

Он облюбовал все тот же диван, ну а мне пришлось устроиться на полу, на толстом ковре.

– Раньше ты упражнялся с деревом, теперь же вместо него будет человек, – продолжил монах.

– Человек? – удивился я. – Какой?