Протагонист

А Мой даже не старый и не пожилой, а поживший. Повидавший, пострадавший, подумавший. Иногда хмурится, а губы двигаются без звука – спорит. С кем он там спорит – с собой ли, с ректором, с покойной, а может быть, и с сыном, неспроста же тот сбежал, – кто знает. Дома в своей трехкомнатной сталинке точно же спорит не про себя, а вслух.

Жаль мне его. Понимаю: где он и где я, – да только вижу, что в нем неладное что-то, как будто он себя разбирает на части и ищет, где же сломано. Или это я в нем ищу.

Раньше я работала помощницей городского депутата, вела его соцсети – вот тогда я чуть в край не поехала. Двадцать восемь личностей, заходить нужно в разное время из разных аккаунтов, писать комментарии – одинаковые, но не слишком, ругаться с настоящими комментаторами и со своими – но не чересчур, телефон носить с собой в туалет, в душ, не выключать звук на ночь, ведь в любой момент может позвонить ОН. А ОН человек такой, переменчивый что твой биткоин, поэтому в 10:00 у него все зайки и солнышки, а в 10:05 девки дуры, а мужики полудурки (то есть все-таки не такие дуры, как девки). Матом мог и по телефону, и лично – только в письмах лапочка: не дурак, понимал, что переписку слить можно. Мне шифр сразу передали: если просто имя, значит, доволен, если «дорогая», то накосячила где-то, а если «уважаемая», то всё, кабзда, на работе лучше не появляться.

А со мной у НЕГО история вышла особая. Под Новый год мы как-то корпоративили в ресторане, тетки наши все вырядились, начесы начесали, каблучищи нацепили. Жена ЕГО тоже пришла в платье серебряном в пайетках с шлейфом. Да только, как назло, в ресторане скатерти тоже постелили блестящие и в серебряных пайетках. И сидит она такая, будто скатертью обмоталась и ЕМУ на ухо пошипывает. Вот ОН надрался и пошел искать, куда бычить. Нашел, конечно. Никиту Скворцова, пиарщика нашего. Я ближе подошла, чтобы ЕГО утихомирить, а ОН тут и выдает:

– Я, говорит, только перед двумя прогибаюсь. Перед Самим и перед Скворцовым.

А главный-то у нас Скворцов и есть. Только Алексей, однофамилец.

– А я Скворцов.

И ОН как взял и на колени перед ним как бахнулся – хорошо еще, никто кроме меня не видел. Потом ОН весь вечер с этим Скворцовым братался, а с утра прознал, конечно, что никакой он не родственник. А я мало того, что свидетелем ЕГО падения как бы прохожу, так еще и не сказала ему вовремя про Никиту. Вот он и начал меня прессовать. Перед тем как мозг вынести, сортировал его по урночкам.

Я с собой таскала фляжку – сначала с валерьянкой, но та воняла больно, так что перешла на новопассит. Хотела уже дальше переходить на чего покрепче, хоть бальзам на травках, чтоб еще и язву подлечить, а то меня на нервах крутило-то нехило. Мама переживала, говорила, что я с лица совсем спала, аж скулы появились, а еще волосы с меня сыпались, как у Нюшки во время линьки. Ночами уснуть не могла, потом проснуться – так боялась пропустить звонок от НЕГО. А еще такая штука интересная, что жрать вообще не хотелось, потому что вкуса не было. Что ни жуешь, всё бумага. Опробовала ковидность до того, как это стало мейнстримом, ага. У меня так после короны горшок Нюши, мясо и пот одинаково воняют, так что маму заставляю себя нюхать перед выходом, а то ж уйду в кедах обоссанных и не пойму даже.

Мама тогда сунула мне телефон сына своей подруги, психолога. Сходила я один раз. Он мне совсем не понравился, прилизанный больно, волосок к волоску, будто у зеркала больше меня торчит, а я тогда как чертила выглядела, так что особенно обидно стало. А еще умный такой: сказал, что у меня руки трясутся, когда о НЕМ заговариваю. Но платить мне без работы кто стал бы? Мама – в детском садике воспитательница, ее окладом только коммуналку закрыть да полкредита мне за машину. Тем более ОН всё повторял, что с моей думалкой только на рынке рыбой торговать, что я уже и поверила – по полной меня отгазлайтил.

А потом я налажала по-крупному – от невыспанности, или запутанности, или запуганности, не знаю даже. Накосячила даже не на «многоуважаемую», а на целую «достопочтенную». Выложила пост на час раньше – до пресс-конференции, а не после. ОН так орал, что стёкла звенели, а я молчала, потому что отвечать ему в таком состоянии нельзя, и, видимо, стискивала зубы, а ему показалось, что я смеюсь. Тогда ОН швырнул в меня папку – нетяжелую и всего лишь в мою сторону. Конечно, в сторону, не в меня, не совсем же ОН поехавший, но папка угодила мне в глаз уголком. Не так уж и больно было, но неожиданно, вот я и завопила, а из коридора сразу вбежала его зам, которая очень уж на ЕГО место хотела. Она разоралась, сказала, что ОН порочит честь заведения и я сейчас пойду и выложу это в своих фейсбуках, а им всем разгребать. А я об этом и не думала тогда, честно, только страшно стало, что фейсбук у меня полудохлый с арабами во френдах и дикпиками в личке, а еще что глаз видит плохо и, значит, тяжело будет работать, – вот как перекочевряжило меня там.