Протест настоящего мужчины

Кажется, в жизни я не страдал сильнее. В эти первые дни зимы я с каким-то отчаянием продолжал ходить по вечерам мимо их дома, но никого больше не встречал, сворачивал в переулок, полный чавкающей грязи, и под стоны ветра в кустах смотрел через овраг на их примостившийся в ложбинке дом. В кухне, где девочки, наверное, занимались хозяйством, ярко горел свет, и весь дом казался мне храмом красоты, навсегда для меня закрытым. Я стоял, прислонившись к стене в переулке, смотрел на этот храм, и иногда мне казалось, что они правы — никакой я не сын герцога, я сын простого рабочего с туковой фабрики. Но в другие вечера, когда я, усталый и подавленный, в одиночестве плелся домой, во мне снова сердито вспыхивала истина, и я понимал: вот раскроется моя тайна, и Хардинга локти искусают оттого, что были так слепы. В такие минуты я мечтал: все девчонки кругом станут добиваться моего расположения, но я буду к ним равнодушен, а потом холодно скажу Нэнси, что если мне кто и нравится, так только она.

Горю моему не было предела, но тут меня случайно познакомили с одной девчонкой, Мэй Дуайер, и я как-то с первой же минуты почувствовал: изощряться в выдумках мне с ней не надо. Любая выдумка применительно к ней казалась нелепой. Ее непосредственность и прямота обезоруживали — я таких девчонок раньше не встречал. В первый же вечер, когда я провожал ее до дому, она спросила: а денег на трамвай у меня хватит? Я ужаснулся, но позже был ей даже благодарен. Потом она пригласила меня зайти и познакомиться с ее родителями. У меня поначалу даже язык отнялся, я залепетал: как-нибудь в другой раз, не так поздно, и она тут же оказала, по каким вечерам свободна. Нет, она не навязывалась, легкомыслие здесь тоже ни при чем. Все шло от ее прямоты, и она сразу же стала моей лучшей подругой. Я многим ей обязан, без нее я, возможно, и по сей день считал бы, что лучший способ понравиться даме — это показать свое знание французского и немецкого языка.

Наконец я все-таки выбрался к ней в гости на чашку чая и уже через несколько минут чувствовал себя как дома. Мэй, конечно, предложила мне подняться наверх в ее комнату, такого приглашения я никогда не получал и вспыхнул было, но вообще-то уже стал привыкать к ее причудам. Отец ее был худощавый, печальный с виду чиновник, а мать — невысокая, шумная и непосредственная, чем-то похожая на Мэй. Они обе безжалостно подначивали и поддразнивали отца, что бы он ни сказал. После каждого такого укола он лишь вбирал голову в плечи, но неожиданно заспорил со мной (я перед этим что-то рассказывал) насчет положения в стране — видимо, оно сильно его волновало. В те дни к положению в стране я относился с большим оптимизмом, поэтому, глубоко засунув руки в карманы, дал отцу Мэй вежливый, но твердый отпор. Он тут же припер меня к стенке каким-то фактом, загоготал от удовольствия и притащил две бутылки портера. Я к этому времени настолько освоился, что не стал отказываться. А поспорить на интересную тему я всегда любил.

— Господи! — воскликнула Мэй, когда я уходил. — Вот уж не думала, что ты такой болтун.

— Не часто доводится поговорить с умным человеком, — снисходительно ответил я.

— Послушал бы ты моего старика, сколько я слушаю, может, он не показался бы тебе таким умным, — возразила она, но без возмущения, и мне даже показалось, что она довольна — вот какой у нее кавалер, даже отца сумел развлечь. Да и сама она, мол, всегда была толковой девчонкой, только все не тех парней встречала.

В годы моего за ней ухаживания мы частенько ссорились в дым, но с ее отцом у меня была любовь с первого взгляда. Вскоре меня выгнали с железной дороги, и именно он устроил меня на другую работу, заставил не бросать ее. Бедняга, так ему хотелось, чтобы в доме появился еще один мужчина.

Прошло несколько месяцев, и вдруг я столкнулся на улице с Нэнси Хардинг. Я здорово смутился, потому что сразу понял: все, что я нафантазировал, пока кружил вокруг ее дома, оказывается, правда. Да, я вроде бы встретил хорошую девчонку, себе под пару, но моей первой и самой чистой любовью оставалась Нэнси.

— Слышала, тебя с Мэй Дуайер теперь водой не разольешь, — сказала она, и что-то в ее тоне показалось мне странным.

— Да, мы часто встречаемся, — не стал отрицать я.

— Быстро же она тебя подцепила. — Нэнси попыталась улыбнуться, но улыбка вышла какая-то кривая.

— Не знаю, при чем тут, как ты выражаешься, «подцепила». — Я сразу же стал высокомерным. — Она пригласила меня к себе домой, я пошел, вот и все.

— Да, нам про это известно, — сказала Нэнси, и сейчас я безошибочно уловил в ее голосе злобные нотки. — Можешь не рассказывать.

— Рассказывать-то особенно нечего, — ответил я с вкрадчивой улыбкой.

— И французский с немецким она, наверное, знает, как родной? — спросила Нэнси.

Эти слова — напоминание о моем вранье — больно ужалили меня. Я знал: особым тактом ни одна из сестер не отличается, но и подумать не мог, что в семье Хардингов мои невинные выдумки стали ходячей шуткой.