Против часовой

Поднять – это, конечно, сказано было по инерции, всплыло случайно крестьянское, от бабушки Марьи Петровны Стужиной, которая, по сути дела, Наташу и вырастила: родители все бегали по службам, уставали очень. Поднять – так вопрос не стоял: в их семье по нынешним меркам среднего класса была полная чаша: дача, два авто, собака, отдых у моря отечественного и Средиземного. А дело было в том, что Наташа увлекалась своим предметом – историей аграрных отношений в пореформенной России XIX века, подумывала о докторской – материалы были наполовину собраны – и мечтала даже о профессуре. Так что пришла пора и для себя пожить – точнее, для науки. Дождемся уж внуков, сказала она тогда своему полковнику… И тот пожал плечами, вздохнул: не будет у него сына, вот ведь как. Но что поделать, сам ведь рожать не станешь…

Наташа – по сравнению с одноклассницами и однокурсницами – долго себя соблюдала, как сказала бы незабвенная бабушка. Та была происхождением из пермской деревни, староверка, иначе – кержачка, как говорили на Урале. Но испорченная, конечно, тем, что еще с тридцатых работала на комсомольских стройках, где подрастеряла многие отчие строгости и запреты. Однако крутой старообрядческий нрав сберегла в первозданности. Бабушка говорила: не спеши, дочка,

скверны-то этой успеешь еще наглотаться, захлебываться будешь. Над

скверной Наташа, конечно, посмеивалась – бабушка сама не понимала, какие неприличные двусмысленные вещи говорит, – но что-то оставалось в ее голове, какая-то глухая заведомая неприязнь ко всему обнаженно плотскому.

Наташа потеряла невинность только в начале третьего курса, в сентябре, на картошке, вполне случайно, просто далеко зашла в танцах, обниманиях и поцелуях, и деваться было некуда, не кричать же, не звать же на помощь, этого гордость не позволяла. Этого своего кавалера больше в глаза не видела, в университетском коридоре при встрече отворачивалась и продолжала ощущать себя девственной. К несчастью, этот первый опыт привил ей еще большую неприязнь к плотскому, права была бабушка, и Наташа с головой ушла в занятия. И дружила только с той самой Женькой с журфака, соседкой по общежитию,

– та вообще в свои двадцать один была старой девой, как о себе говорила. По прошествии времени Наташа и самой себе не могла сказать с точностью – было тогда, в казенной комнате на неразобранной сырой кровати, на грубом шерстяном одеяле, что-нибудь или ничего так и не было…

Наташа по впитанной с молоком матери, точнее, воспитанной бабушкой

Марьей Петровной дисциплинированности никогда не знала счастья лени, но всегда старалась соответствовать всему прописанному, уставному – даже вычитанному однажды в какой-то книженции гороскопу своего имени. Потому что, она знала, имя у нее счастливое, ласковое, в переводе с латыни – родная. Именины Натальи соответствуют дню уборки овса, и она исправно варила в этот день овсяный кисель. Она знала, что Наталья всегда любит быть на виду, шалунья, и Наташа была такой, всегда во всем первая, заводила. У Натальи буйный ум, склонный к обобщениям и анализу – конечно, как же еще, отсюда любовь к науке, даже к статистике, и к чтению психологических детективов: Наташа почитывала всякую нынешнюю чушь, лежа на даче в гамаке, когда время было и погода располагала. А так, в дождь, – пасьянсы на веранде. Наталья обычно замуж выходит рано и действительно, вышла за своего тогда еще старшего лейтенанта, единственного настоящего мужа, в двадцать четыре – поздно, что ли?

Обладая характером живым и веселым, охотно принимает гостей в своем доме. И это верно, бывали и гости, особенно в аспирантские годы, когда в зоне “В” университета в общежитии получила отдельную комнату; но в поздние годы реже, по праздникам, потому как только одна дочь подросла – тут уже вторая. К тому же шумных мужниных и глуповатых товарищей не слишком жаловала – офицерье, хоть и сама была из семьи военного… Знает себе цену и самолюбива – это про нее; чтобы соответствовать этой заповеди гороскопа, старалась обиды долго не забывать, но подчас забывала не забывать. Хотя всякие пустяки, несправедливые и колкие замечания в свой адрес, подолгу ее грызли – была ранима.

Как у всякой взрослой дамы, у Наташи были, конечно, свои секреты.

Однако подчас, в минуты хандры, ей казалось, что секреты эти какие-то хлипкие, мещанские, без романтики. Вот ее подругу Аллу муж всякий год отпускает отдыхать одну – по туру. И прошлым летом на