Против часовой стрелки

Солнце освещает костюмы, становятся заметными пятна на потертом бархате, швы на трико, следы разрушающего влияния времени на платьях королев. Заржавели мечи и рапиры, продырявлены шлемы, никакой ваксой не замажешь трещин на высоких кожаных сапогах. Поблекли краски, порваны плащи, но глаза Цмоха не видят реальности. И никогда ее не видели. Королевская горностаевая мантия, на которой из-под заячьей шерсти уже светится кожа, так что даже ряженые на масленицу ни за что не согласились бы ее надеть, вблизи кажется ему такой же великолепной, какой увидят ее вечером зрители в свете прожекторов и разноцветных бликов. Старый Цмох смотрит на все другими глазами, в поношенных тряпках он видит правду замысла.

Историю Цмох знает только по костюмам, иных знаний он в жизни не приобрел. Там, в углу, висят чешуйчатые латы, рядом с ними — еврейские одежды и белые облачения апостолов, в которых играют «Распятие»[29]. Римские доспехи в случае необходимости надевают и на средневековых рыцарей. С помощью двух или трех швов Цмох умеет превратить апостольские облачения в тоги римлян, оплакивающих труп Цезаря. Цмох часто заменял ответственного за реквизит, поскольку он хорошо знает тексты, помнит, как должны развиваться события, чтобы Цезарь был заколот под статуей Помпея и таким образом завершился спор между двумя бывшими друзьями. Множество раз он видел, как спасаются бегством изгнанные королевы, попадают в рабство гордые владыки, а народы, радующиеся свободе в первом действии, стонут в оковах во втором. В костюмерной висит особый нож, предназначенный для тиранов. Превратности истории связаны для Цмоха с высоким стилем.

За долгие годы, проведенные Цмохом в костюмерной, на сцене перебывали все эпохи. Цмох знает, что где-то в Дании жил принц Гамлет, который притворился сумасшедшим, чтобы поведать людям правду. Цмох не может припомнить всех, кто носил этот костюм, заслуживший больше всего аплодисментов и потому повешенный им на почетное место. Старик особенно привязан к этой «трагедии всех трагедий» еще и потому, что изображал в ней вой ветра и шум за сценой и часто снизу отвечал Гамлету, когда тот разговаривал с Призраком. По образам пьесы Цмох составил себе представление о короле и прелюбодейке-королеве, а также о том, как царствуют при помощи кинжала, отравы и преступлений.

Цмох не докапывается до глубины, его взгляд на мир очень прост. Если спросить старика, что такое трагедия, он ответит не задумываясь. Умом он постиг, что трагедия происходит всегда, когда в основе пьесы — человеческие страдания, а в конце — трупы. Темные, преступные силы расставляют силки для человека, отмеченного печатью мечты, и не успокоятся до тех пор, пока мир не будет разрушен. Один тянет в бездну другого, а после всех этих смертей Цмох отряхнет костюмы от пыли и, почистив, повесит их в костюмерной до нового спектакля. «Гамлет» нравится Цмоху еще и потому, что он играет обычно второго могильщика, который пьет водку среди черепов. Хотя режиссер научил его, как исполнять эту роль, пьеса настолько захватывает Цмоха, что иногда он играет по-своему. Многолетний опыт дает ему такое право, когда он выступает в этой всемирно известной драме. Для Цмоха жизнь не рассказ, а роковая схватка, в которой смерть предсказана с самого начала.

На гвозде висят плащ и рапира Мефистофеля. Когда Цмох смотрит на берет с длинным пером, он удивляется, почему так редко ставят «Фауста». С давних пор он интересуется этой пьесой, которая кажется ему столь таинственной. Его привлекает страстное желание Фауста начать жизнь сначала и остаться вечно молодым. Кроме того, в «Фаусте» у него есть особая, невидимая роль. За сценой он завывает, изображая бурю, шум ада и рая; старик гордится тем, что кроме него в театре не найдется человека, который умел бы воплотить в жизнь созданные человеческой фантазией символы ада и рая так, чтобы они потрясли зрителя. Он же раскачивает на одинокой скале трупы трех повешенных. На особом крюке у него в костюмерной висят три мешка, в которые он зашил нафталин, поскольку моль и прочие насекомые страшно расплодились в повешенных.