Против часовой стрелки

— Какой — гакой юмор? То — оня! Антонина, где тебя носит, давай закусочку!

— Жена далеко, не скоро придет. Муж да жена — одна сатана, — тихим голосом произнес Калачев.

Эта пословица и подхлестнула отставного сержанта. Он вскочил, кинулся было к двери.

— Постой! — резко приказал Калачев. — Постой, поговорим.

— Посидим, — вяло согласился Луценко.

— Сейчас я тебя в черпаки буду принимать, — зевнул, пососал леденец Калачев.

— Эт-то как?

— А ты что, забыл как? Забыл, миленький? Напомню… Но вначале снимай штаны!

— Да ты чего, с ума что ли сошел? Да вы чего? Я жаловаться буду. У меня шофер — судья. Я водитель у судьи. За хулиганство дают.

— Ишь ты как запел?! Тебе сколько за меня дали? Скидывай штаны!

Луценко опять вскочил со стула и застыл.

— Может, помочь?

Хозяин, как учительская указка, прямой.

Калачев потянулся к портфелю, растопырил его и вынул целлофановый пакет. Развернул, взял в руки пистолет и, как это делают на стрельбах в тире, нацелился Луценко в грудь.

Лицо у отставного сержанта стало белее мела и он еле — еле освободился от замызганного ремешка, спустил штаны.

— И трусы? — еле выговорил он.

— А как же!

Калачев положил пистолет на край стола, вынул из портфеля другое орудие — черпак.

— Нагибайся!

Хозяин послушно наклонился.

Шмяк — шмяк — шмяк — шмяк.

— Вяло все, очень.

Увы! Это не доставило Калачеву наслаждения…

«Вот так, — подумал Калачев, — к чему стремился двадцать лет? А как дошел до этого, стало скучно. Разве это человек ползает у него в ногах, разве это бывший сержант с бывшими тигриными глазами? Червяк, обыкновенная аскарида!»

— Вставай, Александр Егорович, а пистолет-то у меня игрушечный, корейский. Я специально для тебя его купил на барахолке.

— А я разве виноват, — осмелел хозяин. — Порядок был такой в армии. Завели такой, вначале тебя мочалят, а потом — ты. На этом армия держится. Где ты в людском обществе равноправие видел?

В желтых глазах у Луценко вспыхнул живой огонек;

— Порядочек!

Хлопнула дверь. Наконец Антонина Михайловна принесла из летней кухни компот и яиц в миске.

— Сейчас я вам яишенки поджарю, — пообещала сержантская жена, — вы здесь не скучали?

— Нам весело было! — успокоил ее Калачев. — Делились воспоминаниями.

— Кто же самый памятный?

— У меня память оказалась покрепче, а у него того… — терял такт Калачев.

— А — а-а! Какая наша память. Он голову свою не тренирует, все больше по хозяйству, руками, это вы ученый.

Надо было уходить. Калачеву сделалось стыдно. Кому он отомстил? Совершенно другому человеку. Тот ведь Луценко подох давно, как паршивая собака. А этот незнакомец перед судьей угодничает.

Выпили, попросили и хозяйку пригубить рюмочку. Она говорливая:

— А что это вы дембельский альбом не разглядываете? Я в одно время ревновала своего мужа к дембельскому альбому.

— Брось ты чепуху городить, — рассердился Луценко. Умеет все-таки сердиться.

— А что? Вон вы там какие красавцы! И товарищ твой на молодость полюбуется.

— У меня альбом такой же, — покачал головой Калачев.

— А мой книжек никаких не читает, кино по телевизору не смотрит, а как на душе у него свербит, как мается, открывает свой бархатный альбомчик. И вздыхает. У вас такой же?

— Такой. Точь — в-точь, — подтвердил Калачев, — давайте еще по рюмочке, и я на станцию побегу. Автобус.

— Как, вы вроде ночевать собрались?

— Домой край надо, завтра на работу.

— А — а-а! — фальшиво огорчилась женщина. — А то места хватит, сидите.

— Ладно, товарищ сержант, давай я тебя поцелую!

Луценко пугливо отшатнулся.

— Ты что, обиделся что ли? — шепотом спросил Калачев.

— Нет. Что ты! Так и надо. Я бы тоже так поступил. А как это тебе помолодеть удалось?

— Пустяки! Часики у меня есть такие, трофейные ча- сики — скороходы, дедушкины. Стрелки у них назад крутятся, и время от меня назад убегает. Я молодею.

— Не смешите, — замахала ладошкой хозяйка.

— Институт есть такой, — рассказывал Калачев, — в Москве, в Аргентине. Там гипнозом омолаживают. И есть еще такие точки, их древние китайцы открыли. Их каждый день массировать, помолодеете, как пить дать.

Хозяйка тут же поверила:

— На Востоке. Это может быть. Там люди ученые, до всего додумаются. Только я не хотела бы молодеть. Пусть уж я с мужем вместе постарею. Головная боль замучила, проклятая, ее бы снять.

— Давай обнимемся? — прервал веселящуюся хозяйку Калачев. — Давай обнимемся? — он повернулся к своему бывшему командиру. И мужчины крепко обнялись, по — солдатски.

* * *