Против нелюбви

Но ключевое слово здесь все-таки «наивность». Оно из тех, что первыми приходят на ум при чтении огромного корпуса биографических текстов, которыми обросли сорок стихотворений «Ариэля» – книги, принесшей Сильвии Плат посмертную славу и народную любовь – в том числе, похоже, и запоздалую любовь собственного мужа. За эти тридцать шесть лет смерть Плат – поворотная точка, розеттский камень ее истории – а за ним и все оборки и потроха ее биографии, были предъявлены миру в десятках вариантов, исподволь сформировавших особого типа канон.

Он отличается подробнейшей проработкой деталей («Плат, одежда: блузки, 304, 375, 384; пальто, 10, 22, 124, 183, 226, 234, 325, 558, 636; цвета и ткани – предпочтения СП, 9, 126, 198, 233, 327, 335, 379, 526, 533, 672; платья, 74, 108, 109, 111, 114, 146, 183, 270, 369; вечерние платья, 46, 177; обувь, 48, 114, 145, 155, 177, 254, 325, 327, 364, 379, 419, 472, 556, 634, 670; сумочки, 269, 577, 579; чулки и белье, 321, 335, 376, 379, 566, 634, 654; одежда для беременности, 526, 631, 644, 654 <…>» – дальше по списку идут перчатки, ночнушки и много чего еще). Он похож чем-то на фанфик, литературу, создаваемую фанатами поверх (вернее, вокруг да около) литературного текста: и святостью исходной системы координат – книги- источника, и – не в последнюю очередь – возможностью относиться к любимой истории по-хозяйски: не сообразуясь ни с авторским замыслом, ни с реальностью.

У легенды Плат – две зеркальные версии: в одной действуют красавица-поэтесса и равнодушное чудовище, в другой – депрессивная стерва и ее терпеливый муж. Годы – хвала авторам воспоминаний и дневников! – превратили сюжет в бесконечное реалити-шоу с участием мертвых, выживших и их родственников. Мы знаем, как было обставлено самоубийство Плат (дверь в детскую, заложенная полотенцами, чашки молока рядом с кроватками спящих детей, открытая газовая плита, аккуратно сложенная тряпочка под щекой). Мы знаем, как («как от мясника») пахло от Хьюза, когда он впервые занимался сексом с Асей Вевилл, жизнь и смерть которой также подробно описаны в специальных трудах. Мы, как героиня Умы Турман в тарантиновском фильме, знаем немного больше, чем нам следовало бы знать.

Штука в том, что право на знание нам дает не только физическая смерть Сильвии Плат (которая, как выразился один из первых мемуаристов, вроде как сделала ее общественным достоянием). Что-то в характере ее жизни исподволь заставляет смотреть на ее историю как на худло – готовый к употреблению фикшн, материал для сентиментального романа или голливудского фильма (в 2003-м ее сыграет Гвинет Пэлтроу). Киношная ослепительность, несовместимая с жизнью крупность и одномерность – а говоря словами человечьего общежития – наивность, требовательность, непреднамеренная инаковость – то, что сводило с ума современниц, так и не простивших ей «американские» чемоданы (белые с золотом), отутюженные одежки, готовность выбрасывать деньги на блестящие предметы вроде новомодного холодильника. В Англии 1950-х американка Плат должна была напоминать фигуру с рекламного плаката, наклеенную на черно-белую фотографию и отчаянно пытающуюся притвориться – черной ли, белой. Несколько лет спустя этот конфликт фактур стал сюжетом и главной характеристикой лирической персоны «Ариэля». Роберт Лоуэлл в предисловии описывал трансформацию так: «В этих стихах <…> Плат становится собой, становится чем-то воображаемым <…> – вряд ли человеком или женщиной и уж точно не еще одной “поэтессой” – но одной из сверхреальных, гипнотических, великих классических героинь». Подмена, которую он совершает, не оглядываясь, в этой (первой!) фразе – довольно поразительная: он приветствует превращение Дафны в плющ, человека – в текст. По сути дела, он утверждает, что на стадии Божьего замысла Плат человеком (или женщиной!) никогда и не была – что ее задумали как Дидону или Медею, плоское, огромное (larger-than-life), завораживающее зрелище для широкого экрана. Возможно, так оно и есть. В любом случае, похоже, что первая часть фильма казалась современникам довольно-таки попсовой. Говоря словами Набокова, молодой Америке никак не удавалось совратить старую Европу.