Она со мной за столом. Стефани. Стеф. Глаза небесные. Сахарные запястья и пальцы, и волны темных волос, и ее любовь к чудесным псам на бегах.
Она, может быть, придет завтра на матч.
Она, может быть, придет.
Может быть, придет.
Она может.
Она.
Да я тронулся, не?
Кэмерон Волф.
Кэмерон Волф и еще одна девчушка, выказавшая слабенький, хиленький интерес. И он в нее уже влюблен. Он готов на все ради нее – клянется не обижать и выполнять все, чего она только пожелает. Он готов отдать всего себя.
Он всего лишь пацан, и, конечно, боль, а не счастье – вот что его ждет.
Или будет иначе?
Может ли?
Будет ли?
Не знаю.
Предвкушаю и надеюсь. Думаю об этом весь вечер. И даже в кровати она под одеялом рядом со мной.
У той стены Руб опять считает свои финансы.
Держа банкноты в вытянутых руках, он глядит на них, будто бы убеждая себя в чем-то.
Теперь и я смотрю, и мне интересно, что такого он там видит.
– Видишь деньги, – говорит Руб. – Это не триста пятьдесят долларов. – Он впивается в них глазами. – Это семь побед.
–
13
Иногда мне хочется иметь кулаки получше. Попроворнее, и чтобы руки были ловчее, а плечи крепче. Обычно такие мысли посещают меня в постели, но сегодня они приходят, когда я сижу в раздевалке, дожидаясь вызова на ринг. Не знаю. Но вот жаль, что я не Громобой. А вот бы так идти сквозь толпу и взбираться на ринг, чтобы побеждать, а не просто драться.
– Кэмерон.
Вот бы уметь посмотреть противнику в глаза и заявить, что я его прикончу.
– Кэмерон.
Вот бы стоять над ним и приказывать: «Вставай!»
– Кэмерон!
Наконец Рубу удается захватить мое внимание. Для этого приходится шлепнуть меня по плечу – прорваться сквозь облако грез. Я сижу в раздевалке, ветровка накинута, дрожу. Перчатки висят на руках мертвым грузом, и, кажется, я рассыпаюсь на части.
– Ты идешь на ринг или что? – Руб встряхивает меня.
«Она здесь», – думаю я, и на этот раз говорю это и вслух. Своему брату. Тихонько.
– Она здесь, Руб.
Он смотрит на меня внимательнее, не понимая, о ком это я.
– Здесь, – продолжаю я.
– Кто?
– Ну, Стеф, та самая, знаешь?
–
«Да что ж такое!» – восклицаю мысленно.
А вслух по-прежнему ватно:
– Стеф – с собачьих гонок.
– И что?
Он уже досадует и готов поднять меня и швырнуть в толпу.
– И все на свете, – я не замолкаю. Я по-прежнему вареный. Порожний. – Я ее видел пару минут назад, выглядывал в щель.
Руб отходит.
– Господи Иисусе. – Он отходит и возвращается. Теперь он спокоен. – А ты выйди, и все.
– Ладно. – Но никакого движения.
Руб, все еще спокойно:
– Иди.
– Хорошо.
И я понимаю, что должен встать.
Я поднимаюсь, Руб распахивает дверь пинком, и мы выходим. В зале все люди на одно лицо. Это она. Стефани.
Все расплывается.
Все путается.
Перри Коул – орет.
Рефери.
Без грубостей, парни.
Бой по правилам.
Ладно.
Давай.
Держись на ногах.
Упал – подымайся.
Гонг, кулаки, бой.
Он начинается, и первый раунд – смерть.
Второй раунд – гроб.
Третий – похороны.
Соперник у меня не такой уж крутой боец, просто я не могу включиться. Я не здесь. Я так боюсь оказаться на полу, что смиряюсь с этим. Я согласился с этим, почти как если бы решил не сопротивляться, чтобы не усугублять.
– Вставай, – слышу я искаженный крик Руба, оказавшись на полу первый раз. Кое-как встаю.
Второй раз только взгляд в его глаза заставляет меня подняться. Ноги ноют, я шатаясь, отступаю к канатам. Опереться. Повиснуть.