Против Сент-Бёва

С каждым днем я всё меньше значения придаю рассудку… С каждым днем я всё яснее чувствую, что область, помогающая писателю воскрешать былые впечатления, которые и составляют предмет искусства, находится за пределами его досягаемости. Рассудок на это не способен. Дело в том, что каждый истекающий час нашего бытия, подобно душам усопших в античных легендах, тут же воплощается в какой-нибудь предмет, в какую-нибудь частицу материи и пребывает их пленником до тех пор, пока мы на них не набредем. Тогда он высвобождается…

…Мама уходит, я мысленно возвращаюсь к своему эссе, и вдруг у меня появляется идея будущей статьи «Против Сент-Бёва». Недавно я перечитал его сочинения и вопреки обыкновению сделал немало пометок, которые храню под рукой в ящике стола; у меня есть что сказать по этому поводу. Начинаю выстраивать статью в уме. С каждой минутой у меня рождаются всё новые мысли. И получаса не проходит, как статья целиком готова в голове. Хотелось бы узнать, что об этом думает мама. Зову ее, никакого ответа. Снова зову: слышатся легкие шаги, поскрипывание двери, кто-то не решается войти.

– Мама?

– Ты звал меня, дорогой?

– Да.

– Знаешь, я боялась, что ошиблась, и мой мальчик говорит мне:

Ты, Есфирь? Не дожидаясь зова?.. ^[3]

или даже:

Чу! Шаги?.. Кто, дерзкий, мог
Без разрешения переступить порог?

– Да нет же, мамочка:

Чего страшишься ты, Есфирь, в моем чертоге?
Не для тебя введен порядок этот строгий.

– Тем не менее, разбуди я моего малыша, не знаю, так ли уж охотно он протянул бы мне свой золотой скипетр.

– Послушай, я хотел посоветоваться с тобой. Присядь.

– Погоди, отыщу кресло; у тебя не очень-то светло. Можно попросить Фелиси принести лампу?

– Нет, нет, тогда я не усну.

Мама смеется.

– На сей раз Мольер:

Алкмена милая! Нам факелов не надо ^[4]

.

– Так вот. Я хотел рассказать тебе… Изложить идею статьи.

– Но ты же знаешь, что в таких делах твоя мама тебе не советчик. Я же не училась, как ты, «по великому Сириусу» ^[5].

– Так слушай. Идея такова: против метода Сент-Бёва.

– Как! А я-то думала, Сент-Бёв – это так хорошо! В эссе Тэна ^[6] и статье Бурже ^[7], которые ты дал мне прочесть, говорится, что метод этот настолько замечателен, что в девятнадцатом веке не нашлось ни одного человека, который применил бы его.

– Увы, верно, там так сказано, но это глупость. Знаешь, в чем состоит этот метод?

– Рассказывай так, будто я не знаю…

– Он считал…

Я хотел бы написать статью о Сент-Бёве, хотел бы показать, что его критический метод, вызывающий такое восхищение, абсурден, а сам он – плохой писатель; возможно, это подтолкнуло бы меня высказать более важные истины.

– Как! А я-то думала, Сент-Бёв – это прекрасно, – мама никогда не говорила: это хорошо, а это нет, она не считала возможным иметь собственное мнение.

– Ты заблуждаешься.

«Подобный метод требует так много времени и т. д., – допишет г-н Поль Бурже, – что этим объясняется, почему никто, кроме самого автора…» и т. д.

Сент-Бёва и самого беспокоило, что его метод не всегда применим. «Для изучения древних», – оговаривается он. Но автор метода опасался не зря: он не применим и для изучения современников… Так, Сент-Бёв упрекал тех, кто мог бы оставить нам документальные свидетельства и не оставил… Валенкура ^[8] … и всех тех, кто хорошо знал того или иного писателя.

«Немногочисленны были ученики этого мэтра, а их должно было быть много – так превосходен его метод. Автор „Понедельников“ ^[9] определял критику как нравственную ботанику. Он требовал, чтобы исследователь литературы, прежде чем судить о произведении, попытался понять его автора…»

Метод Сент-Бёва