Против течения

Я с детства любила свою семью — родителей, многочисленных родных. Цепочка родословной протянулась до восемнадцатого века. Я привыкла, что у нас дома всегда собирались и на советские праздники, и на христианские, праздновались дни рождения, дни Ангела. А Юра не любил, как он выражался, эти однообразные «сборища за вилочкой и за бутылочкой» (характеристика Юры). Он считал потерей времени это сидение за столом с обывателями. У нас на Шоссе Революции — другое дело. Здесь собиралась молодёжь. В какой-то мере — единомышленники. Случалось это, правда, не так уж часто. В основном такие встречи относятся к 70-м годам. А потом, после агни-йоги, в первой половине 80-х годов. В начале 70-х ещё приезжали Юрины приятели по Владикавказу: Николай Крюков, Владимир Елфимов по кличке Адонис, человек с железными зубами Игорь Захаров из Курска. Эти ребята, кроме Н. Крюкова, любили выпить. Как-то Адонис и Захаров приехали одновременно. День и ночь они состязались в рассказывании анекдотов и пили сухое вино. Юра хохотал, как ребёнок. Но вообще-то парни в итоге достали. После того как они уехали, вся наша квартира оказалась уставленной винными бутылками. И мы собирали их в рюкзаки и несколько раз ходили на пункт сдачи стеклотары. Было такое советское «развлечение».

Мои родные любили Юру, особенно брат Сергей, тётя Оля — мамина сестра — Галина Николаевна Цуревская — сестра отца, Анна Николаевна Лузина — тоже сестра отца и её муж Герман Дмитриевич Хованов, артисты театра имени Ленинского комсомола. Тётя Галя, обладательница прекрасного голоса, даже напевала босяковские «Аленький цветочек» и «Ты не даёшь мне денег». К нашим артистам мы ходили на все премьеры и на те спектакли, в которых они были заняты. Тётя Оля уважала Юру за то, что он не пил и не курил, уважительно относился к нашей православной вере и церкви. К маме мы ходили в бассейн университа, где она вела группу пловцов Академии художеств.

Но тяжёлым испытанием для моих родителей стало нежелание Юры иметь детей. А я думала, что потом это изменится. Изменилось — только шиворот навыворот, и произошло, разумеется, не по Юриной воле, а по умыслу подвернувшейся в трудный для меня момент жизни некой любовницы И.П. Часто мне не нравились резкие высказывания Морозова о людях, порою очень обидные. Например, он мог сказать: «Если этот мудила позвонит, скажи, что меня нет дома!» Был период, по-моему, в середине 80-х, когда я сшила по Юриной просьбе из старой палатки специальную брезентовую штору, закрывавшую полностью верх окна над нашими также непроницаемыми для света шторами, чтобы с улицы не видели, собравшиеся нежданно зайти в гости, что мы дома. «Не хочу тратить время на болтунов. Просидят целый вечер — столько времени зря будет угроблено!»

Юра подшучивал надо мной и говорил: «Охранительница семейных устоев». И, правда, я консервативна, верна в дружбе и любви. Меня интересуют судьбы всех людей, которых я когда-либо знала, и, конечно, история моих предков. Изысканиям по родословной, написанию книг, посвященных этим людям, времени, в которое они жили, я посвятила много лет. Мой отец был совсем другим человеком. Семья для него являлась главным смыслом жизни, он жертвовал для нас всем, старался понять всё, любил людей, помогал не только своим, но и совершенно чужим людям. Ученики-курсанты очень любили его и уважали. Такой же была и мама, только более резкая. Она могла всё, что наболело, высказать в глаза нам, своим детям, каким-то родным, знакомым. Юра это понимал и за эти качества уважал моих родителей. Но сам он жертвовать своим делом и временем ни для кого и ни для чего не хотел. Уже потом, помимо его воли, ему всё-таки пришлось приносить некоторые жертвы. И тогда он ощерялся, вставал на дыбы, отбрыкивался от людей и неприятных ситуаций.

После того как на самой что ни на есть бытовой почве он разошёлся в отношениях с моим братом (ведь И.П. была женой Серёжи), сохранялись добрые отношения с Михаилом Кудрявцевым. Были попытки музыкального сотрудничества, но особого выхода они не дали. С Мишей они познакомились ещё в самом начале 70-х. И со многими музыкантами Юра познакомился именно через него. У них были общими не только музыкальные темы, но и философско-религиозные. Миша Кудрявцев, доброжелательный, открытый человек, всегда появлялся именно тогда, когда нужно было поддержать Юру, в чём-то помочь. Это было и в период голоданий, в период нравственных метаний между жизнью как попало и строгими йоговскими установками. Михаил всегда был готов не только с пониманием выслушать, но и по-своему как-то помочь. Именно через него мы вышли на агни-йогов и отправились в далёкое путешествие, избавившее Юрия от депрессии и недугов.