Против течения. Десять лет в КГБ

Я часто мысленно стараюсь поставить себя на место того солдата. Подобно персонажам из книг Тургенева и Толстого, мне пришлось испытать и непереносимые страдания, и несказанное счастье. В самом деле, моя судьба — один из примеров русской трагикомедии. Кроме того, изрядную часть своей жизни я посвятил тому, чтобы научиться думать и чувствовать, как японцы. И такая важная составляющая японского характера, как любовь к морю, стала и моей особенностью. Даже рассказывая о своей судьбе, я то и дело испытывал потребность отправиться к морю, чтобы все заново вспомнить и обдумать.

Подобно тому солдату, я тоже. мысленно избрал для себя символ вечности. Мне видится побережье: бессчетное множество песчинок, и каждая — человеческая душа. И это все, чем я хотел бы быть — песчинкой среди множества других, одним из бесконечного рода человеческого. Может, тогда мне и откроется смысл моей жизни. Может, тогда только я и узнаю, служил ли я человечеству достаточно хорошо.

А до тех пор я буду продолжать сражаться — изо всех сил, используя все возможности своего ума и сердца. Это самое малое, что я могу сделать для тех, кого люблю. Это самое малое, что я могу дать Америке, стране, которая сделала меня свободным человеком.

Килл-Девил Хиллс, Северная Каролина

Когда в последний день пребывания в Северной Каролине я опять пошел к океану, воды его в предрассветном сумраке были темно-пурпурными и дышали тайной У начала лестничных ступенек была укреплена доска с названием этого местечка — и я с трудом разобрал слова: „Килл Девил хиллс", то бишь „Холмы — Убей дьявола".

„Килл Девил хиллс" — повторил я про себя. — вот уж название, так название" Мне рассказывали несколько версий его происхождения. Согласно одной из них, „Килл Девил" — название старинного колдовского зелья. Но мне больше правится другая. В старые времена индейцы собирались на этих холмах, и колдун-врачеватель убивал нечистую силу, навлекшую несчастья на племя.

,Да, — подумал я, — эта версия мне больше по душе. Я и сам тут для этого — убить в себе всех бесов".

Спустившись по лестнице, я поплелся, с трудом волоча ноги, по влажному песку — к самому краю пляжа, туда, где волны наползали на берег, оставляя на нем мягкое кружево пены. Усталая чайка едва шелохнулась, когда я проходил мимо нее.

„Я знаю, каково тебе, старина, — сказал я ей. — Я стар, как сам океан, и устал до изнеможения".

Подобрав горсть песка, я пропустил его сквозь пальцы.

„Я как малая песчинка…" — Я почти как наяву слышал приглушенный расстоянием голос Натальи, говорившей эти слова в телефонную трубку.

Песчинка… песчинка.

Вдруг из-за края океана засияло, поднявшись, солнце и влажный песок у моих ног, казалось, заискрился — каждая песчинка, как отдельная искорка, каждая яркая и каждая сама по себе.

И вместо усталости пришло спокойствие духа. И я усмехнулся про себя.

„Неплохо, — сказал я себе. — Совсем неплохо. И если твоя жизнь кончится именно так, — это тоже неплохо".

Песчинка…

С песчинкой можно многое сделать.