Против течения на велосипеде

— Девчонки, вы вроде похожи между собой, а вроде и нет. Вы подружки или сёстры? — Наталья первая начала беседу.

— Мы сёстры-подружки, — улыбнулась я.

— Надо же! Редко встречаю сестёр, которые дружат между собой. — Наталья говорила довольно тихо, плавно, посматривая то на меня, то на Женю с каким-то родительским теплом.

Наталья приехала в Ергаки с дочерью-подростком Вероникой, которая была совсем не похожа на мать: молчаливая, угрюмая, грузная девочка с телом взрослого человека, которое будто бы не хотело её слушаться, то спотыкалось на тропе, то врезалось в кого-нибудь, то опрокидывало чашку с чаем. Со стороны казалось, что Вероника чем-то недовольна, рассержена, Наталья же с трепетом порхала возле своей «несмеяны», будто была давно виновата перед ней и изо всех сил старалась загладить свою вину. «Скрипкой» Наталья назвалась неслучайно: она работала в самом сердце музыкальной культуры Красноярска, играла на скрипке в филармонии. Страсть дочери Вероники — ударные инструменты и барабаны. Я впервые увидела музыкантов не на сцене, а в обычной жизни, вот такими, сидящими со мной за одним столом, невероятно далеко от концертного зала, с аппетитом поглощающими гречку с тушёнкой из металлической миски.

— Я вот палец повредила, — пожаловалась Наталья, — купила новые кроссовки перед походом, а они оказались тесными, да ещё и скользят на скальнике.

— Какой у Вас размер? — спросила Женя.

— Большой. Тридцать девятый — шёпотом выговорила Наталья.

— Наденьте мои кеды, — предложила Женя.

— А сама ты как же?

— У меня есть ещё одни. Новые взяла на случай, если старые расползутся.

Жека принесла Наталье свои кеды с ещё идеально белыми шнурками, и они пришлись впору.

— Я уж думала, что останусь в лагере, на перевалы не пойду, а теперь вот! Не жмут! И подошва отличная! Женя, выручила, спасибо тебе! — Наталья так искренне радовалась, что невозможно было смотреть на неё без улыбки.

Отправились на гору Тушканчик, предстояло пройти через огромную поляну — посадочную площадку центра МЧС, куда порой прилетал вертолёт за пострадавшими туристами: живыми, либо погибшими. От мыслей о вертолёте становилось не по себе. Как же рядом, бок о бок, идут жизнь и смерть… Не умещалось в моей голове и то, как здесь, среди этой красоты и гармонии может случиться страшное. Может. И могильная плита, вмонтированная в камень, была тому ещё одним доказательством: здесь разбился парень в возрасте семнадцати лет. Что успел он в своей короткой жизни, что видел? Может, Ергаки были для него первым походом? О чём мечтал тот советский парнишка тогда, едва окончив школу? 1965-й год рождения — ровесник наших родителей, ему сейчас тоже могло быть сорок семь лет… Я не знала этого человека, но тупая боль вдруг обнажила мою душу, и я ощутила пустоту, давящую, холодную, как сама плита. Заморосил частый дождь, облака сгущались, клубились, видимость ухудшилась, и уже метрах в пяти ничего было не разобрать: густая пелена тумана заволакивала пространство. Впервые я оказалась внутри облаков. Держались рядом, шли дружно, чтобы не потеряться. Поднявшись ещё немного, мы увидели литую икону Божьей Матери, закреплённую прямо на скале неизвестным зодчим. Как она оказалась здесь, на этой высоте под самым куполом неба? Я смотрела на неё, печальную, а она словно смотрела на меня, отчего щемило сердце.

Вечером, перед самым «огоньком», я отправила посылку по «Таёжной Почте» моей подопечной — Клавдии Николаевне: шоколадную конфету, прибережённую мной с ужина, и большую смолистую шишку. Про «художника» я вспоминала крайне редко, никаких добрых дел совершать не хотелось, да и записки писать тоже. Вот такой я никудышный ангел-хранитель, никому такого не пожелаю.

И снова утро! Нет, я совсем не выспалась, как же хочется ещё подремать, кутая плечи в тёплый спальник. Но если я прямо сейчас не поднимусь, то просплю и зарядку, и завтрак, и новый поход. Я решительно расстёгиваю молнию палатки, запуская в наш маленький дом прохладу утра и солнечный свет, Жека отворачивается, прячет голову поглубже в спальник и, наверное, досматривает свой волшебный сон. В режиме «автопилот» вставляю ноги в шлёпанцы и шагаю к берегу озера, собирая носками росу с травы. Как вдруг внутри зелёных зарослей я обнаруживаю чьё-то проворное движение, трава бесшумно раздвигается, и я вижу нечто шерстяное, серое, с двумя чёрными полосками, удирающее от меня.

— Енот! Здесь енот! Смотрите, смотрите! — я закричала, как восторженный дикарь, пугая бедного зверька и спящих соседей.

Почему-то сразу в памяти возник мультфильм про Крошку енота, который бежал на пруд за осокой. Наверное, этот тоже отправился к озеру подкрепиться. Тут резко открывается молния нашей палатки, из неё вылетает заспанная босоногая Жека с растрёпанной косичкой, запинается о торчащий из земли колышек палатки и падает плашмя на траву.

— Где? — поднимается Женька. Юркий енот тем временем ускользает, ещё раз показав свою мягкую широкую спинку на прощание, травы снова сходятся, образуя прежний цельный ковёр: зверь исчез, словно и не было его.

— Убежал. — растерялась я.