Против течения (сборник рассказов)

Потом он круто развернулся и пошёл из опостылевшего ему, ставшего вдруг ненавистным класса. Света отчаянно заканчивала борьбу с неожиданным возгоранием, все остальные просто онемели и ослупело смотрели на покидающего класс разбойного удальца. Серёжа ещё и дверью хорошенько хлопнул на прощание (Да, Сергей Васильевич с детства умел «хлопать дверью», и это прекрасное свойство чистейшей человеческой души не покидало его никогда).

Серёжа в отчаянии плюнул на всю свою прошедшую жизнь и отправился домой, в заповедник: пора было картошку копать, грибы–ягоды собирать, сено из тайги вывозить, рыбу ловить, одним словом, залечивать душевные раны (а многие другие обрадовались бы, если бы их сравнили с классиками).

Серёжа шёл к себе домой по таёжной дороге и метал громы и молнии в пустое и равнодушное его бедам пространство. Он не понимал тогда ещё (по причине своего юного возраста), что создавая прекрасное, растёшь сам.

А язвительная и несправедливая оценка Александры Семёновны свидетельствовала только о том, что со временем он мог бы стать прекрасным русским прозаиком, а, может быть, даже и лауреатом всяких там затрапезных премий. Но Серёжа наш был другом самого Гранита и тоже очень любил закусывать удила. Он размашисто и резко двигался мимо лесной бесчувственной глухомани, чертыхался и просто изнемогая от гнева, восставшего на защиту попранного чувства справедливости. Какой огонь бушевал в его истерзанной человеческой ненавистью душе! Он даже совершенно невинную перед ним Родину готов был растереть в порошок.

Мать – Россия, казарма казённая!

Даже думать в ней запрещено!

Благодушествуй, рыло суконное,

И работай в машине звено!

(Серёжа решил тогда навеки расплеваться с прозой и стать Поэтом (Ну, разумеется до тех пор, пока не сядет в кресло Генерального конструктора!).

И с удивлением обнаружил, что в отличие от прозы, где необходимо долго и тщательно корпеть над каждым предложением, стихи рождаются как бы из ничего, словно их кто–то щедрый и бескорыстный сбрасывает с небес в пустые поэтические головы. Ему это очень понравилось и утешило. Впоследствии он даже написал о поэтическом творчестве одно стихотворение, которое мы за давностью лет почти всё забыли, кроме двух последних строк:

Прозаиками стали трудолюбы,

А лодыри в поэты подались.

Много лет спустя уже на работе, смеха ради, ему удавалось исписывать стишками целые тетради даже во время горячих производственных совещаний!).

Через десять дней пришлось–таки нашему нервному герою вернуться за школьную парту. К его немалому удивлению о происшествии с сожжённой тетрадкой никто ему не напоминал, все дружно молчали и делали вид, что ничего не произошло. Наверное, и сама Александра Семёновна почувствовала что–то неладное и, может быть, даже немного усомнилась в своей непререкаемой правоте... А вот подаренная школе щедрым Серёжей купюра во время суматохи бесследно исчезла с учительского стола.

Света Быкова доверительно рассказала Серёжке, что все видели, как вокруг учительского стола крутился «отличник» Вульфик Жириновский, но он поклялся «честным комсомольским», что купюры не брал... и все комсомольцы ему поверили. Вот если бы Серёжа находился в это время в классе, весь бы комсомольский актив, и даже вороватый Вульфик, дружно показали бы пальцами именно на нашего бескорыстного героя.

И как мельничные жернова потекли дальше, переламывая хрупкие детские души, пресловутые «школьные будни».

На второй свой урок астрономии Андрей Иванович пришёл в класс... с шахматной доской. Он сразу обратился к одиноко сидящей за первой партой девочке:

– Ира! Иди, пожалуйста, сядь за парту к Свете Быковой, а ты, Серёжа, садись сюда. Вот так. Это только на время моего урока. Ну что, Серёжа? Расставляй фигуры!

Серёжа выбрал себе чёрные фигуры... С этого дня Андрей Иванович проводил опрос учеников, ставил оценки, очень увлекательно (астрономия же!) рассказывал новый материал и одновременно разыгрывал с Серёжей «очередную партеечку». Много партий с переменным успехом сыграли они за весь учебный год.

Однажды, подзуженная комсомольским активом, Баскова задала Андрею Ивановичу свой, как она, видимо, думала, каверзный вопрос:

–      Андрей Иванович! Вы никогда не спрашиваете Серёжу, а постоянно ставите ему в журнал пятёрки. Разве это справедливо?

–      Конечно, несправедливо, Наташенька! – охотно и подчёркнуто живо отозвался на вопрос Басковой Андрей Иванович. – Серёжа! Иди к доске! Наташа, задавай ему любые вопросы по пройденному нами материалу!

–      Ну... как я... уж лучше вы сами, Андрей Иванович.

И Андрей Иванович начал задавать вопросы по пройденному курсу астрономии. На все четыре вопроса Серёжа отвечал чётко и ясно, с присущим ему в минуты вдохновения блеском. При этом он ещё успевал улыбаться и насмешливо поглядывать на смущённую, растерявшуюся и явно проклинающую в душе своих комсомольских советников, Баскову.

Андрей Иванович ликовал и радовался за своего шахматного соперника.

–      Ну что, всем всё ясно? Все довольны? Садись, Наташа! Серёжа! Расставляй фигуры!