Против выборов

Независимость Бельгии устанавливалась по знакомой процедуре: после выступлений против правящих властей (август – сентябрь 1830 года) во время конституционного собрания (ноябрь 1830-го – февраль 1831 года) произошла аристократизация переворота. Революция была делом рук радикалов, республиканцев и демократов; конституционный процесс провели аристократы, духовенство и умеренные либералы. А могло ли быть иначе? Это было 3 ноября 1830 года; при выборах в Национальный конгресс, первый парламент, который должен был написать конституцию, избирательным правом обладали только 46 тысяч мужчин – менее 1 % от общей численности населения. Свой голос могли подать только те, кто платил достаточно налогов («податей»). Определять будущее страны должны были главным образом крупные землевладельцы, аристократы и представители свободных профессий с добавлением некоторых «способных избирателей» – граждан, которые не могли преодолеть налоговый порог, но благодаря своим способностям все же приветствовались, – как протестантские пасторы и университетская профессура. Национальный конгресс насчитывал 200 членов: 45 из них принадлежали к дворянству, 38 – к адвокатуре, 21 – к магистрату и 13 – к духовенству. Половина из них до провозглашения независимости занимала публичные должности, так что разрыв с прошлым был не так велик, как надеялись{87}.

Революционный порыв угас, конституция стала умеренным компромиссом, которому могли сочувствовать за рубежом и которым можно было тешиться внутри страны. Консервативные силы общества могли удовлетвориться тремя моментами: установилась монархия (а не республика), сохранился имущественный избирательный ценз (вместо введения более широкого избирательного права) и был учрежден сенат (а не только парламент). Особенно важно было последнее, потому что тем самым аристократия получала в новом государстве собственный орган. Вследствие того, что налоговый порог был чрезвычайно высоким, кресел в сенате могли добиться только самые богатые: всего лишь 400 жителей страны попали в число кандидатов на избрание.

Прогрессивным силам в молодом бельгийском обществе удалось добиться следующего: власть короля сделали подконтрольной конституции и парламенту (в таких случаях говорят о конституционной, или парламентской, монархии), выборы стали прямыми вместо непрямых (в отличие от Франции и США), в конституции закрепили свободу печати и свободу объединений, а также ввели судопроизводство с участием коллегии присяжных заседателей, назначаемых по жребию. Налоговый избирательный ценз оставался в силе, но он был не таким строгим, как в других странах. В Бельгии мог голосовать один житель из 95, а во Франции, где тем временем восстановилась монархия, – только один из 160{88}. С пустыми руками остались только радикальные участники народного восстания.

Хотя три четверти статей Бельгийской конституции были позаимствованы из более ранних конституционных текстов Франции и Нидерландов, ее оригинальность состояла в продуманной системе checks and balances[60] между различными властями: главой государства, парламентом и правительством. И эти качества не остались незамеченными.

Теперь мало известно, как велико было влияние, которым обладал один этот текст, но в XIX веке он в самом деле был ориентиром при возникновении современных национальных государств. Конституция Саксонии (1831), Швейцарской конфедерации (1848) и проект конституции федеративной Германии, составленный Франкфуртским национальным собранием (1849), заимствовали из него целые разделы. Другие конституции, в частности испанская (1837), составлялись под его сильным влиянием. После революционного 1848 года этот текст много раз служил примером: при составлении конституции в Греции (1848 и 1864), Нидерландах (1848), Люксембурге (1848), Сардинском королевстве (1848), Пруссии (1850), Румынии (1866), Болгарии (1879) и даже в Османской империи (1876). В отношении Нидерландов, Люксембурга, Греции, Румынии и Болгарии речь действительно идет о точных копиях бельгийского оригинала. Его влияние к началу XX века дотянулось даже до Ирана (1906), а после младотурецкой революции 1908 года и до Османской империи, впоследствии ставшей Турцией. Такие новые центральноевропейские государства, как Польша, Венгрия и Чехословакия, также опирались на него{89}.

Недавним сравнительным исследованием установлено: «Бельгийская конституция 1831 года принадлежит к числу важнейших конституций, составленных до 1848 года»{90}. В «Новой Кембриджской современной истории» говорится о «маяке», тексте, который «превосходит конституцию практически любого другого европейского государства своего времени»: «Этот образец конституции… обладал столь многими качествами, которые были или уникальны, или гораздо лучше, чем то, что можно было найти где-либо еще… что остается удивляться, что этот текст не копировали чаще»{91}.