Но он все вспоминал о своем кролике. Никак не мог выкинуть его из головы. Он выиграл кролика с клеткой в школьной лотерее. Отец не хотел, чтобы кролик остался в доме, но Ллойду как-то удалось убедить его, что он будет ухаживать за ним и кормить на свои деньги. Он любил кролика и заботился о нем. Поначалу. Но увы, он быстро обо всем забывал. Так было всегда. И однажды, раскачиваясь на шине, подвешенной к ветке клена во дворе их маленького, обшарпанного домика в Маратоне, штат Пенсильвания, он внезапно подскочил на месте, подумав о кролике. Он не вспоминал о нем… ну, больше двух недель. Как-то совершенно вылетело из головы.
Ллойд побежал в небольшой сарайчик, пристроенный к амбару. Дело было летом, совсем как сейчас, и когда он шагнул внутрь, его наотмашь ударил идущий от кролика запах. Мех, который он так любил гладить, свалялся и выпачкался. Белые черви деловито копошились в глазницах на месте хорошеньких розовых глазок. Ллойд увидел, что лапы кролика изгрызены и окровавленны. Он попытался убедить себя, что кролик рвал проволочные стенки клетки, вот и поцарапался, и, несомненно, так оно и было, но какая-то извращенная, темная часть его сознания подала голос и зашептала, что, возможно, кролик, доведенный голодом до последней степени отчаяния, начал есть самого себя.
Ллойд унес кролика, вырыл глубокую яму и похоронил его прямо в клетке. Отец ни разу не спросил о нем, может, даже забыл, что у его сына жил кролик – Ллойд особым умом не отличался, но в сравнении с отцом тянул на гиганта мысли, – однако Ллойд запомнил этот случай на всю жизнь. Ему постоянно снились яркие сны, а смерть кролика аукнулась жуткими кошмарами. И теперь, когда он сидел на койке, подтянув колени к груди, воспоминания о кролике вернулись, пусть Ллойд и говорил себе, что кто-нибудь придет, кто-нибудь точно придет и выпустит его на свободу. Он не заболел этим гриппом, этим «Капитаном Торчем». Он просто хотел есть. Как хотел есть кролик. Ничего больше.
Вскоре после полуночи он заснул, а с утра занялся ножкой койки. Теперь, глядя на окровавленные пальцы, Ллойд вновь с ужасом подумал о лапах того давнишнего кролика, которому он не хотел причинять никакого вреда.
К часу дня двадцать девятого июня Ллойд открутил ножку койки. В самом конце болт стал выкручиваться с дурацкой легкостью, ножка звякнула о пол камеры, и он просто смотрел на нее, гадая, а зачем, скажите на милость, она вообще ему понадобилась. Длина ножки не превышала трех футов.
Он поднял ее с пола, подошел к решетке и принялся колотить по стальным прутьям.
– Эй! – завопил он под гулкие, далеко разносящиеся удары. – Эй, выпустите меня! Я хочу, блин, выбраться отсюда, ясно? Эй, черт побери, эй!
Он перестал стучать и прислушался. На мгновение воцарилась полная тишина, а потом из коридора, где находились обычные камеры, донесся хриплый, восторженный отклик:
– Мама! Я здесь, мама! Я здесь!
–
Он сел на койку, приподнял матрас и вынул оттуда кусок черствого хлеба. Подумал, не добавить ли к этому горсть фиников, решил пока оставить их – и все равно вытащил из-под матраса. Съел финики один за другим, оставив хлеб напоследок, чтобы перебить вязкий фруктовый вкус.
Покончив с этой жалкой трапезой, он случайно подошел к правой стене камеры. Глянул вниз – и вскрикнул от отвращения. Трэск наполовину сполз со своей койки, и его штанины чуть задрались. Поверх тюремных шлепанцев виднелись голые лодыжки. Большая, лоснящаяся крыса обедала ногой Трэска. Отвратительный розовый хвост аккуратно обвивал ее серое тело.
Ллойд пошел в другой угол своей камеры и подобрал ножку. Вернулся и какое-то время стоял неподвижно, думая, не решит ли крыса, заметив его, отправиться в менее людные места. Но похоже, крыса его не замечала. Ллойд прикинул на глаз расстояние и пришел к выводу, что длины ножки хватит с запасом.
– Х-ха! – крякнул он, с силой опуская ножку. Она придавила крысу к ноге Трэска, и тот с глухим стуком свалился с койки. Крыса лежала на боку, ошеломленная, едва дыша. На усах выступили капельки крови. Задние лапки двигались, но если маленький крысиный мозг и приказывал ей бежать, то сигналы, проходя по позвоночнику, безнадежно путались. Ллойд стукнул ее снова и убил. – Готова, маленькая срань. – Ллойд положил ножку и вернулся к койке. Разгоряченный, напуганный, он чуть не плакал. Обернулся через плечо и закричал: – Как тебе нравится крысиный ад, грязный ублюдок?
– Мама! – послышался радостный голос. – Ма-а-а-ма-а-а!
–
– Мама?.. – На этот раз в голосе улавливалось сомнение. И воцарилась тишина.
Ллойд заплакал. Он сидел и тер глаза кулаками, совсем как маленький. Он хотел сандвич со стейком, хотел поговорить со своим адвокатом, хотел выбраться отсюда.