Противостояние

– Нет. Нет! – замахал руками ясновидящий. – Мы с женой любим друг друга.

Чуть призадумавшись продолжил: Да. Дети. Ну еще внуки, братья, племянники, их жены, родные и свои отец с матерью и женины родственники, ещё со сгорбленными капризными и уставшими от жизни покрытых плесенью стариками, ты об этом хотел мне поведать? – Возмущаясь, широко открыв глаза, размахивая правой рукой, громко опротестовывая сказанное собеседником, почти переходя на крик, скороговоркой отвечал:

– Нет. Всё, что ты наговорил, не стоит выеденного яйца. Я жил, то есть живу в прекрасной дружной семье. Бывает, конечно, всякое – и неурядицы, и болезни, но это все стирается, когда мы собираемся на дни рождения, на праздники, особенно, когда в роду появляется новое крохотное существо и мы все снова и снова с огромной радостью следим, когда оно начнет держать голову, громко смеяться, когда начнет делать первые шаги. Это несказанная радость. И если у тебя есть семья, есть те кто тебя и кого ты любишь, ты поймешь и не будешь рыться, выискивая неудобства в чужих семьях. Собеседник, едуче хмыкнув, уже более властным грозным голосом почти скомандовал:

–Любовь – это выдумки слабых, безвольных существ, позволяющих кому-то властвовать над собой или тебе над ними. Любящий терпит, а не любящий подминает под себя его волю. Вспомни, как во всех спорах, недомолвках ты уступал жене, даже если был совершенно прав? И это ты называешь любовью?

Не дождавшись ответа, продолжил с еще большим жаром:

– От твоей любви остался один пшик и даже чужие сверхпривлекательные женщины вызывают в тебе отвращение, стоит тебе представить их в роли ощетинившейся суки. Праздники, говоришь?

Ну наедитесь, так, что еле доползли до диванов и кресел, вылупились все в телевизор и, помаленьку пукая и отрыгивая, начинаете засыпать. В чем радость? А еще же после всех надо перемыть, убрать, выбросить недоеденное. Давай, бей мои аргументы своими козырями, если получится.

Пленник поднял голову, выровнял плечи и почти плача топтал в пух и прах бессердечные выводы человеческих отношений оппонента.

– Что ты понимаешь в семейных ценностях кроме жратвы? Вряд ли у такого существа, как ты, есть семья.

Существо, сидящее напротив, самодовольно задрало голову и так громко рыкнуло, что задрожали стекла балкона.

– Ты со своими сентиментами все никак не можешь понять, что семья это – обуза не только материальная, но и моральная, и физическая. К примеру, тебе захотелось поспать, а тут кто-то из детей или жена со своими проблемами. Или вот срочно возжелал близости, а жены дома нет или заболела, или устала, или просто без настроения. У меня же есть все, что только можно пожелать и в любое время суток. А дети? Любовь, забота, всё в них вкладываешь, а какая отдача? Можешь так громко не сопеть, я знаю, что я прав.

Но видимо разбор семейных ценностей не возымели на внушаемого никакого действия.

– Я не знаю, кто ты, но я знаю то, что твою шею не обнимали детские милые родные руки, что никто и никогда не бежал к тебе навстречу с распростертыми объятиями, то что ты никогда не испытал любви и страха за тех, кого любишь, ты живешь без печали, а значит, и без радости. А какое неописуемое счастье, когда приходишь домой, а там, как ты говоришь жратва, пахнет домом. И все ждут тебя, чтобы вместе сесть за стол и поделиться новостями прошедшего дня.

Неугомонный гость воспротивился:

– Какими новостями? Сколько денег заработал и сколько всего нужно купить, оплатить, что дети выросли, им нужно больше, что старые родители тоже нуждаются в помощи. И как бы ты мне здесь не выискивал прелести

в семейной жизни, там в глубине души ты, постоянно уставший, раздраженный, и ищешь повод подольше оставаться на опостылевшей тебе работе, да и болезни вылазят то в одном-то в другом месте. Я ведь прав?

Уставший от пережитого и давимый таким самоуверенным наглецом, мужчина, поникший от безысходности, стараясь как можно быстрее, ответил: