Противостояние

До деревни добрались, не веря, что живы. На сеновал под крышу залезли и дух перевели.

Хворостин выматерился зло:

— Пацаненка жалко. Ховался зря.

Лена голову опустила — ее вина. На ней смерть ребенка! Не должна она была его брать!

Как там Коля сказал? "Без сантиментов"? Машиной значит бесчувственной? Комок в горле сглотнула:

— Закрыли тему. Без него бы мы на станцию не пробрались и ничего бы не узнали.

Мужчины тяжело уставились на нее, и она в ответ непримиримо, зло.

— Моя вина! Но кабы знать, соломку бы стелили!

И лицо руками закрыла — вовек ей не отмыться. Зареветь от бессилия хотелось, завыть от ненависти к несправедливости устройства мира, к фашистам, Гитлеру, Богу, ко всем!

— Ты права, — бросил Чаров. — Но не виновата.

— Судьба у всех своя. Видно суждено было пацаненку, — тяжело вздохнул Роман, лицо оттер ладонью — так себе утешение. — Мать их всех за ногу. Хуже нет, когда дети гибнут.

И смолк. Так и молчали все утро, друг на друга виновато поглядывая.

Лена вздохнула:

— Спать. Я дежурю два часа, потом Васнецов, Чаров, Красносельцев, Хворостин. И выходим.

Николая колотило. Курил одну папиросу за другой и шагами двор мерил. Обратно хотел, в окопы, чтобы сразу узнать — вернулись. Семеновский утащил — из штаба опять звонить должны были. К тревоге готовят.

Ночь как в лихорадке провел. Утром пусто стало, тихо и тоскливо на душе. Курить уже не мог. Сидел в прострации на крыльце и в выщербленные доски ступеней смотрел. Плохое из головы гнал, хорошее с трудом возникало.

Семеновский не выдержал — смотреть на комбата страшно было: лицо серо-зеленое, глаза стеклянные

— Хватит тебе, Николай Иванович! — отрубил, рукой махнув. — Вернутся.

Коля кивнул: конечно.

— Уже. Должны были. Часа два как. А на левом фланге под утро стреляли. А потом тихо. Опять. ишь? — есь как- нибудь. очи Дягилевахнул, уперся и застонал. Как он Леночку отправит? Как жить будет, пока она там? И осел б

И понял — все, ни одного задания больше Лене, как придет. Не переживет он еще одно, с ума сойдет. Хватит. Голушко вернется, встанет на ее место… И вспомнил, что Дягилев спрашивал, подтверждая слова Семеновского — интересуются Леной. "А почему, комбат?"

Знать бы…

Волосы пригладил, вне себя от ярости и в небо уставился, оскалившись: мать вашу!!

Вечером вышли, к ночи на позициях были и ужами почти под ногами фрицев к нейтралке. Какой-то черт глазастый их уже на ней заметил, дали в спину, так что разведчиков в землю вжало, головы не поднять. Хворостин рядом с Леной лежал — зацепило — охнул.

Лена за аптечкой полезла, Васнецов рыкнул:

— Голову пригни, лейтенант!

— Пал Палыч ранен!

На спину перевернулась, тягать раненого начала, дальше Гриша помог. Прижал обоих к земле. Девушка оттолкнула, сорвала упаковку с бинта зубами, голову мужчине перевязала. А рядом пули вжикают, чуть не по ним прыгают. Как комаров их после дождя на болоте.

— Где бьют?! — спрыгнул в окоп Санин.

— На нейтралке. Похоже наши засели — проходу им не дают, — сообщил Грызов.

Николай в бинокль оглядел полосу меж окопами: били действительно прицельно и по одному месту, кучно.

— Ответный огонь!! Пли!! — приказал.

Лену по уху чиркнуло — прилетела пуля со своей стороны.

— Мать вашу! — только выругался Красносельцев, лицом в землю впечатался.

— Двигаемся!!

— Сдурела, лейтенант?!!

— Положат! Уходим!! — и ползком вперед, наплевав на трассы пуль, помогая Васнецову раненого тащить.

— Давай братва!! — закричали с той стороны.

— Этого б крикуна сюда!

— Демаскировщик… — выругался Чаров.

— Базар!

— Двигаемся!! — орала девушка, плохо соображая, что вообще говорит.

— Мать! — чиркнуло по скуле Романа.

— Не останавливаться! Красносельцев! Резвее мать твою!! — закричала.

Мат стоял, грохот. Гранаты полетели со стороны немцев.

— Ну… — беззвучно матерился Красносельцев, Васнецов громче вторил и тащил Пал Палыча, тот в себя пришел, помогал.

— Резвее!!

Наконец окопы. Кто-то из своих вылез, раненого перехватил. Одни руки, вторые — стянули всех в укрытие.

Разведчики на землю осели, тяжело дыша. Лена лицо пилоткой вытерла и выдала длинно и некультурно. Чаров хрюкнул, за ним Васнецов — пошел гогот по окопу, перемешиваясь со свистом пуль.

— Ну, сестренка, — качнул головой Красносельцев, скулу потрогал, сплюнул. — Ерунда.

По траншее уже комбат бежал:

— Живые?!!

— А чего нам? — нервно хохотнул Хворостин, и поморщился, прижав ладонь к ране. — Шандарахнули, сучьи дети.

Николай Лену схватил за грудки, встряхнул, в глаза заглядывая:

— Живая?

Ощупывать начал, она лягнулась и мужчина напротив осел, лицо вытер, взглядом только любимой рассказывая куда бы он ее сейчас дел и чтобы сделал. Высек бы!!

— Сестру!! — заорал, глянув на Хворостина.

— Доползу, комбат, — просипел тот, морщась.

— Помогли, бегом! — прикрикнул на солдат.

Минут через десять вся группа уже за третьей оборонительной полосой была.

— Всем отдыхать! Рядового в медчасть!

И Лену за шиворот как котенка схватил, потащил.

— Озверел! — возмутилась, отцепиться хотела и оказалась в его объятьях. Крепко сжал, у нее дух захватило. Долго стояли — дыхание переводили.

Потом он ее на руки и в штаб.

— Коля я сама могу идти!