Противостояние

Люди не должны умирать, а уж дети подавно. Неправильно когда гибнут невинные, ничего, по сути, не увидавшее, не узнавшие в жизни. С этим нужно что-то делать, с этим необходимо бороться.

Но как?

За свою практику Ян понял одно: мало твоего желания, мало опыта и знаний. Есть кто-то неведомый, кто отвечает за вопрос жизни и смерти, и его не переиграть.

Прошли еще сутки и жар начал спадать.

Мужчина слушал сердце девушки и почувствовал ее взгляд.

Лена открыла тяжелые веки и смотрела на мужчину до странности знакомого и все же незнакомого. Довольно крупный, с сединой у висков, внимательный, цепкий взгляд. И в белом халате.

В белом? Врач?

— Вы меня слышите?

Мягкий баритон подкупал, будил желание понять, кому принадлежит. Что-то знакомое в интонации голоса, но что?

Лена щурила глаза на мужчину. Вопросы доходили с опозданием.

— Если вы меня слышите, закройте глаза.

— Слышу, — прошептала.

— Хорошо, — улыбнулся тепло.

Чего улыбается? — поморщилась Лена.

— Как вас зовут?

Меня? — закрыла глаза.

— Лена…

— Как ваша фамилия?

Что он пристал? Зачем? Кто он?

А кто она?

Фамилия? Какая у нее фамилия? Как у Коли…

— Санина… Вы кто? — приоткрыла опять глаза. Голос тихий еле слышный, но Ян услышал.

— Полковник медицинской службы, Ян Артурович, ваш врач. Вы серьезно ранены. Вы помните что-нибудь?

Девушка лежала и смотрела на него хмуро и недоверчиво.

— Ян… другой… — прошептала, засыпая.

Банга посмотрел на женщину, стоящую за его спиной.

— Продолжайте капать, Галина Сергеевна. Дозировка прежняя.

— Ян Артурович, что будем делать с осколками?

— Ничего. Извлекать их сейчас убийственно. Капайте, Галина Сергеевна. Дальше посмотрим.

На следующий день Яну на стол легли документы на раненную: Санина Елена Владимировна, двадцать пятый год рождения, первого марта присвоено звание лейтенанта и Героя Советского Союза. А место службы — прочерк.

— Вы уверены? — уставился на особиста, привезшего документы.

— Пчела?

— В графе было написано "Пчела", — согласился.

— Значит она, — отдал честь и вышел.

Банга проводил его растерянным взглядом и задумчиво уставился на документы: Герой Советского Союза? Эта девочка?

Галина Сергеевна в дверь заглянула:

— Извините, Ян Артурович, можно?

— Да, заходите. Что у вас?

— Ян Артурович, я о Саниной поговорить — что будем делать с осколками?

— Ничего.

Женщина непонимающе уставилась на него:

— Их нужно удалять.

Ян долго рассматривал женщину не понимая, как она не понимает элементарного. Неопытная? Допустим.

— Галина Сергеевна, у Саниной сепсис, тяжелейшее состояние, раневая поверхность составляет более тридцати процентов. Вы хотите ее убить на операционном столе?

— Наоборот, хочу, чтобы она выжила. Осколки — дополнительный очаг инфекции, плюс они находятся в опасной близости с жизненно важными органами.

— Согласен. Но сейчас извлекать их безумие. Я категорически против операции.

— Возможно наоборот.

— Галина Сергеевна, позвольте мне самому решать, что и когда возможно. Изучите рентген снимок внимательней. Осколки — последствие старого ранения. Они закрыты капсулой соединительной ткани и на данный момент представляют самую минимальную опасность для организма.

Женщина помолчала и сухо спросила:

— Я свободна?

— Да, конечно.

Женщина вышла, а Ян опять уставился на документы.

Это какой подвиг какими силами совершила девушка, если ей самое высокую награду дали?

Надо бы как-то торжественно вручить, — подумал и убрал пока в стол наградной лист и звезду. А офицерские корочки в стопку других. Вряд ли они пригодятся. Девушка даже если выживет — инвалид. Будет комиссована однозначно.

Глава 28

Санин писал письмо. Писал уже неделю и никак не мог подобрать нужные слова.

Валюша осталась одна, умерла мама — что на это сказать, какие слова подобрать?

Холодно от смертей на душе у майора было, а что из него вытащишь? Боль потери? Так ее в слова не облечь. Сожаление, скорбь? Так они в глазах каждого, но выразить письмом их невозможно. Вот и вымучивал слова поддержки, а они скупыми выходили, не таким, как в уме, предложения рубленными, как приказы.

Грызов, уже капитан, сидел напротив друга, подперев кулаком щеку и, посматривал на него, пытаясь понять, что это Коля мучается, чего такое царапает на листе бумаги и морщится? Докладную, что ли, в штаб сочиняет? А Санин смял третий лист, выкинул. Расстегнул ворот гимнастерки, закурил.

— Чего ты? — спросил Федор.

— Не получается.

— Докладная?

— Письмо.

— Матери?

— Сестренке. Умерла, мама-то…

Мужчины помолчали.

— Дааа, — протянул Грызов: а что еще скажешь?

Любые слова труха, потому что не выдумали еще слов, чтобы все что в душе точь- в — точь отображали.

— Пусто, Федор, вот здесь пусто, — на грудь свою показал. — Внутри, словно поле выжженное.

Дверь в штаб хлопнула, Савельич на пороге появился:

— Ну и чего сидим? — улыбнулся, усы пригладив. — Я вам таких командиров надыбал, ух, братцы! Гвардейцы! Орденоносцы!

— И где? — застегнул ворот Санин, вставая.

— Давайте двигайтесь, — открыл дверь, приглашая контингент. Вошли трое, вытянулись.

— Товарищ майор!…