Противостояние

Те развернулись и вышли вместе с Грызовым. Тот нарываться не стал, все правда после наступления само уляжется, а нет, так поговорит с Саниным. Мальчишки, чего уж. Но без претензий друг к другу же. Тихо, по-мужски, встретились, вопрос обсудили. Да, кулаками, ну, что ж теперь. И такое бывает.

— Лейтенанта Осипову, ко мне! — рыкнул Николай уже Михаилу.

Он нос почесал, поглядывая на майора — смешно было наблюдать, когда Николай Иванович сердился. Ну, прямо гроооозеен, ага! Фырр! Ха! Салаг только и пугает, а Миша пуганный, знает, что Санин человек не злой, отходчивый. Вломить конечно может, мама не горюй, но то по делу и строго не вынося сор из избы, то есть из родного батальона. Ну, вот сейчас, чего завелся? «Трибунал», как же. Ага. Станет он лейтенантам карьеру ломать из-за дуры связистки? Не-а! Поорет, погрозит, а ни «губы» лейтенантам не будет, ни с Осиповой ничего не сделает.

И ошибся на счет последней.

— Лейтенант Осипова, после наступления я буду ходатайствовать о переводе вас в другую часть, — сказал ей сходу, как отрезал.

Она растерялась, замерла у порога, не зная, что сказать, за что немилость такая. На Санина и Семеновского таращилась. На Михаила покосилась. Тот плечами пожал: сам не ожидал, и бочком в свой закуток, чайник согреть.

Семеновский крякнул. Поерзал, на суровую физиономию Николая поглядывая и, вышел: пусть-ка сами разбираются. Пристрастие у Осиповой к Санину давнее — не ему в их разборки лезть.

Николай ухом не повел, письмо дописывал, и даже забыл, что Осипова здесь.

Глянул, взгляд ее почувствовав, лист отодвинул, закурил:

— Вам что-то не понятно, лейтенант?

— За что? — чуть не плакала та.

— За разболтанность, за подрыв дисциплины в части, за адюльтеры! — процедил. — Ты когда мужиков стравливала, что хотела? Чтоб я за это тебя по голове погладил?

— Манакова вон тоже, крутит! — всхлипнула, нервно выкрикнув.

— Тихорецкий морды за нее не бьет!

— Я причем?

— Ничего объяснять не собираюсь. Сама в курсе. Все. Вещи готовь, после наступления съезжаешь.

— Это ты от ревности, да?

Николай дымом подавился. Откашлялся, уставился на дурочку:

— Все?

— Но ты же знаешь, ты мне нужен, а не они!!

Санина перекосило: он же и виноват? Здорово!

Пригладил волосы на затылке, бросил:

— Я все сказал. Свободны, лейтенант.

Осипова губы пождала, надулась, видимо решая, что сказать, и вылетела вон, плащ-палатку сорвав.

Миша поправил, головой качнув:

— Ох, бабы. Ну, до чего народ нервный. А чего вы, товарищ майор, правда? Дура, конечно, но симпатичная. Вы бы с ней ласково, она бы с вами, срослось бы, глядишь. На войне оно не лишнее…

И осекся, встретив взгляд Николая, крякнул и чайник выставил:

— Вскипел, — заверил.

Он жил на войне, он жил войной и был ее частью, как солдаты слева и справа, как те, кто засел на той стороне, кого предстоит гнать с родной земли. И все равно, каждый раз перед наступлением Николай нервничал. Миг, в котором умещались все страхи и опасения, тревоги и переживания, заканчивался с первым криком «ура». Дальше не было ничего, кроме цели — взять рубеж, убить врага; кроме ярости, которая питала тело и несла к цели.

Первый залп, первое "Ура!!!" и бег к вражеским окопам, как на ту сторону реки, на тот берег, который станет твоим только, когда ты на него вступишь. И не мыслей, ни сомнений — вперед по своей земле и дать сволочам, как под Сталинградом, чтоб в пух и прах их!

Батальон шел в атаку, но был встречен ожесточенным огнем и залег почти у цели, в каких-то ста метрах от немцев. Зенитки ухали, вскрывая траншеи фашистов, но с той стороны вели ответный огонь батареи противника, работали доты. А отойти нельзя, никак нельзя.

— Ну, вперед же, родные! — шептал Санин, глядя на бойцов в бинокль. И вот поднялся Синицин:

— За Родину!! За Ста…

И лег.

Николай выматерился, скинул фуражку в руки Миши и, прихватив автомат, перебежками ринулся к цепи залегших бойцов. Пули свистели, но он видел только одно — высотку, которую нужно взять — все остальное не имело значения.

— Вперед!! — заорал, достигнув первого солдата. Выпрямился и бегом к окопам противника. — За Родину!!

Бойцы поднялись, грянув «ура», рванули за ним.

По плечу майора чиркнуло, ожгло пулей, но и это он не заметил — он уже видел первого фрица, засевшего в окопе. Прыгнул на верзилу в каске, выбивая зубы с разворота прикладом автомата. Выстрелы, грохот разрывов. Батальон как стая чертей прыгала на врага и рвала его. Крики, мат, тарахтенье очередей, выстрелы.

Санин уже ничего не соображал, как всегда бывает, входя в раж. Он бил не щадя, выкладывался, отдавая с каждой пулей, с каждым ударом дань погибшим и давая фору живым.

Что-то ударило по голове, останавливая его. Он рухнул лицом в землю, на минуту потеряв ориентиры. Сел и замотал головой, чувствуя звон в ушах.

— Товарищ капитан! Ранило вас! — орал ему в лицо Мишка.

— Ты здесь как?! — рявкнул, рванув парня за ремень на себя. Во время — буквально в двух метрах от того места, где он стоял, разорвался снаряд. Грохнуло так, что показалось, голова взорвалась.