Обычно Джеймсу хватало ума молча проглатывать оскорбления библиомантов, но теперь ему надоело терпеть. С тех пор как речь шла об уничтожении Санктуария, он догадывался,
Арбогаст остановился перед ним, смерив его взглядом, полным презрения. Джеймс хотел что-то ответить, но баронесса пришла ему на подмогу:
– Да оставьте вы его, ради бога! – Взгляд её выдавал гораздо больше участия, чем Джеймс рассчитывал.
Арбогаст прав: Джеймс был всего лишь дрессированным экслибром, которого таскали на невидимом поводке, и всё же, судя по всему, отказываться от него баронесса не собиралась…
– Пойдёт он! – потребовала она, сделав знак в направлении Финниана.
Арбогаст вздохнул:
– Ты слышал, мальчик?.. Полезай на стол, дойди до середины и уничтожь книгу под стеклом. Разве это не твоя мечта – разрушить Санктуарий? Это – твой шанс.
Финниан насторожился и пошевелил запястьями:
– Со связанными руками?
Арбогаст нетерпеливо взглянул на баронессу, словно это она виновата в том, что Финниан прибегает к древнейшему в мире трюку.
– Всё это бессмысленно. – И тем не менее он вынул из своего пальто складной ножик и перерезал проволочные путы, которыми были перетянуты запястья Финниана.
Джеймс сразу догадался, что юноша бросится в атаку. Естественно, против Арбогаста у него никаких шансов: агент вооружён и, несмотря на своё ранение, полностью владеет собой, в то время как Финниану стоит немалых усилий держаться на ногах.
– Спасибо большое. – Финниан потёр запястья.
Арбогаст проинструктировал его: нужно локтем разбить стекло в центре стола, вынуть
– Тебе следует поторопиться.
Финниан горько усмехнулся:
– Займитесь-ка этим сами, а меня пристрелите, если хотите. Я не дам вам собой помыкать. – Презрительно глянув на старуху, он добавил: – И уж точно, одной из Химмелей.
Джеймс прочёл в его лице решимость, ничего общего не имеющую с простым упрямством, а уж меньше всего с тревогой за собственную жизнь. Этот юноша готов скорее умереть, чем следовать каким бы то ни было указаниям Аттика Арбогаста.
– Заставьте его силой! – потребовала баронесса, указав на стол.
Отсюда
Лицо баронессы исказилось от гнева.
– Да это просто смешно! Он смеет вам противоречить, Аттик! Это же мальчишка!
Одно мгновение казалось, что её слова возымеют на Арбогаста действие, ведь он не моргнув и глазом по одному её требованию только что прикончил пять человек. Вне всяких сомнений, к её пожеланиям он относился с уважением.
Но и его послушание имело границы.
Одним махом он оказался прямо перед Финнианом.
– Тебе охота умереть?! – спросил он. – Как серьёзно твоё намерение?
– Да идите вы к чёрту!
– Аттик! – резко одёрнула его баронесса, и на этот раз в её тоне прозвучала угроза. – Он нам нужен!
Арбогаст приставил свой револьвер к груди Финниана, и, осклабившись, спустил курок.
Глава шестая
Словно удар кулаком, ощутил Финниан выстрел. Однако, когда его поразила пуля, он с удивлением почувствовал себя бодрее. Ещё в момент удара он осознал, что случилось.
Финниан рухнул на спину – верхнюю часть тела сковала немота, казалось, что это инстинкт самосохранения. Но это было не так.
На самом деле он умирал. Сознание на миг озарилось, он попытался собраться с мыслями, чтобы не потерять его снова, но лёгкие наполнялись жидкостью, дыхание прерывалось.
Но ничто не внушало ему страха.
Вместо этого он думал о Кэт. О том, в чём они друг другу признались тогда, в первый день в резиденции, после того как Кэт в течение двух недель считала его погибшим. А когда ему пришлось её опять покинуть ради вылазки в бастионы Мардука, он думал о ней всё чаще, подавляя сомнения и решаясь на преступление, чтобы стать своим среди врагов. Кэт была человеком, напоминавшим ему, кто он. Что он не один из тех, кто безоговорочно следовал за Мардуком, но тот, кто выдаёт себя за такового, тот, каким он на самом деле никогда не хотел бы стать. Преступником он себя никогда не чувствовал, даже в момент нападения на портал под оранжереей. Вполне вероятно, что подобный взгляд на вещи слегка простоват, но он всеми силами убеждал себя в том, что для победы над Академией никакая цена не может быть слишком высокой.
У Кэт по этому поводу было куда больше ясности. Она так прямо ему всё и высказывала, снова и снова, и за это он любил её – гораздо сильнее, чем любую расплывчатую идею о свободе, сильнее, чем все свои идеалы. По ночам, которые Финниан проводил в укрытиях Мардука, он рисовал себе её лицо, слышал её голос так, словно они лежали рядом и беседовали.
И теперь она вновь предстала перед ним. Вначале её очертания были расплывчатыми, затем стали более отчётливыми.