Противостояние

В избе ее, покосившейся, — два окна забраны фанерой, — было холодно, неприбрано, почти пусто.

— Так он что ж, так и не приехал? — спросил участковый.

— Бумага заместо него приехала, что он без вести пропал, вроде б, значит, в плен отдался... И пенсии мне за него не платили, и помощи не было. Муж помер, не убили, а помер — тоже без пенсии осталась... А Гришенька... Сейчас-то уж забылось, а раньше как на змею глядели — у других по-честному погибли, а мой, вишь, без вести... А что приехал-то? Может, чего хорошее скажешь?

— Да я и сам ничего не знаю, мамаша... Велели показать фото, чтоб ты опознала, вот я и прибыл... Вот тут распишись, мол, все верно, он и есть мой сын Григорий.

Работа-IV (Магаран)

1

Костенко, выслушав Тадаву, спросил:

— Участковый только фото показал? Не поговорил, карточек сына не попросил показать?

— Я его не сориентировал, моя вина...

— Вот вы ее и исправьте.

— Но ведь я запросил данные в архивах...

Костенко кашлянул, закурил:

— Найдите время сразу же написать в горвоенкомат по поводу пенсии матери. Что еще?

— Жду заключения экспертизы о методе расчленения трупа Милинко: по предварительным данным, его не расчленяли, Владислав Николаевич, его топором рубили...

— Кто это сказал?

— Да тут...

— Не понял.

— Так считает Саша.

— Журбин?

— Нет, моя Саша. Жена.

— Она-то что про наше дело знает?

— Я тут долго засиживался, товарищ полковник, и позволил себе пригласить ее...

— Ревнует?

— Нам, грузинам, это качество женской души неизвестно, — рассмеялся Тадава, поняв, что Костенко не рассердился, выслушав его признание.

— Вообще-то жен в угрозыск не приглашают, это не кафе «Ласточка», — заметил все-таки Костенко. — Она у вас хирург?

— Да.

— Убеждена, что расчленял не специалист?

— Абсолютно.

— Привлеките ее к экспертизе.

— Неудобно, она ж мою фамилию носит.

— А что — за это деньги платят? — удивился Костенко. — За подсказку, кстати, спасибо, я тут проведу повторную экспертизу, задам такой же вопрос: «Мера компетентности убийцы в расчленении трупов». Ничего вопрос, а?

— Страшный вопрос.

— Страшный — если глупый. Циничный, стоило бы вам заметить, и я бы на вас не обиделся.

...Ответ Магаранских экспертов был не столь утвердителен, как заключение Саши Тадавы:

«Скорее всего, труп Минчакова был расчленен топором. Навыки специалиста-мясника или ветеринара не просматриваются явно, однако в связи с давностью совершения преступления категорического ответа на поставленный вопрос дать не можем».

— Ладно, едем к Журавлевым, — сказал Костенко, выйдя с Жуковым из городской клиники, — больше тянуть смысла нет.

— Есть смысл, — угрюмо ответил Жуков, — днем раньше, днем позже, а дело только выигрывает, если погодить. Мы ж их пасем, глаз с них не сводим...

— Я сводки ваши читаю, нет в них ничего интересного. Так можно целый год водить, едем, я чувствую, надо ехать.

— Вы хоть при молодежи про «чувства» не говорите, я ведь воспитываю их: «чувства девице оставьте, логикой жить надо», а вы...

— Логика, между прочим, тоже чувственна... Сначала — чувство, а уж потом его исследование. Когда наоборот — тогда идея в реторте, неинтересно... Я согласен с мнением, что во многом с художников надо брать пример, с писателей — они умнее нас и знают больше, потому как обескоженные, то есть чувственные. У нас с вами под рукой и сводки, и донесения, и таблицы — тем не менее они все точнее ощущают, тоньше, следовательно, вернее. А почему? Чувство, Жуков, чувство.

— Так и начнем сажать кого попало — чувствую, и все тут!

— Сажать — чувства не требуется. Я ж не сажать Журавлева хочу, а наоборот, вывести из-под подозрения. Когда честного человека долго подозревают, ненароком можно и его в преступника превратить...

2

— То есть как не знаю? — удивился Журавлев, усадив на диван Костенко и Жукова. — Михаил родом из Весьегонска, и мы оттуда же. А в чем дело?

Из кухни, вытирая руки ослепительно белой медицинской салфеткой, вышла красивая, высокая женщина. В отличие от загибаловской жены, глаза ее были обычны, тусклы даже, однако высокий лоб, вздернутый веснушчатый нос и очень красивый рот — треугольником — делали лицо запоминающимся, как-то по-особому зовущим.

— Товарищи из милиции, — пояснил Журавлев. — Интересуются Мишей.

— Мы им тоже, кстати, интересуемся, — ответила женщина. — Обещал передать посылку маме, да так и не передал... Копченая колбаса и две банки красной икры...

— Он не писал вам больше? — спросил Жуков.

— А он никогда не писал. Он только телеграммы отправлял, образованием не замучен, — усмехнулся Журавлев и повторил: — А в чем дело, почему вы им заинтересовались? Попал он в тюрьму случайно, вышел, работал, как я знаю, отменно...

— У него родных нет? — спросил Жуков.

— Отчим, по-моему, есть, но он с ним не дружит, — ответил Журавлев, — тот вроде бы с матерью его был груб. Миша его винил в смерти Аграфены Васильевны...