Это было утро двадцать четвертого. Последние две ночи она провела у Гарольда. Неужели он сидел здесь с пальцем во рту уже двое суток? Мурашки пробежали у нее по спине, и с чувством, похожим на отчаянье, она поняла, насколько же она изменилась. Когда-то она бесстрашно спала рядом с этим маленьким дикарем, в те времена, когда он был вооружен и опасен. Теперь он был безоружен, но она была охвачена ужасом. Она подумала, что (Джо? Лео?) полностью избавился от своего прежнего «я». Теперь оно вернулось.
— Ты не можешь оставаться здесь, — сказала она. — Я просто пришла, чтобы забрать кое-какие вещи. Я выезжаю. Я переселяюсь к… одному мужчине.
Но мужчина ли Гарольд? — усмехнулся какой-то внутренний голос. А я-то думал, что он всего лишь средство дойти до конца.
— Лео, послушай…
Он покачал головой, едва заметно, но определенно. Его сверкающие глаза неподвижно уставились на ее лицо.
— Ты больше не Лео?
Он кивнул.
— Ты Джо?
Снова кивок, такой же призрачный.
— Ну, хорошо. Но ты должен понять, что кто бы ты ни был, это ничего не меняет, — сказала она, пытаясь сохранить терпение. — Этот период наших жизней — когда мы с тобой были вместе и были предоставлены сами себе, — он уже отошел в прошлое. Ты изменился. Я изменилась. И мы не можем измениться в обратную сторону.
Но его странные глаза по-прежнему смотрели на нее, словно отрицая эти слова.
— И прекрати на меня смотреть, — резко сказала она. — Это очень невежливо.
Теперь в его взгляде, казалось, появился легкий оттенок упрека. Он словно говорил ей, что так же невежливо бросать людей в одиночестве, а еще более невежливо лишать их своей любви, когда она все еще нужна им.
— Но ты ведь не в одиночестве, — сказала она и стала подбирать уроненные на пол книги. — У тебя есть Ларри и Люси. Они нужны тебе, и ты нужен им. Ну, по крайней мере, ты нужен
Она убрала книги в рюкзак застегнуть пряжки, но пальцы ее дрожали. Молчание становилось все более и более тяжелым.
Наконец она встала и надела рюкзак на плечи.
— Лео.
Она попыталась говорить спокойно и рассудительно, точно так же, как она говорила с трудными учениками. Но это оказалось невозможным.
— Впрочем, дело тут не в Ларри и не в Люси, — злобно сказала Надин. — Дело в этом старом мешке с дерьмом, так ведь? В этой глупой старухе в качалке, которая усмехается миру своими фальшивыми зубами. Но теперь она ушла, и ты прибежал ко мне обратно. Но такие штучки у тебя не пройдут, ты слышишь?
Джо не произнес ни слова.
— А когда я умоляла Ларри… опустилась на колени и
Мальчик продолжал бесстрастно смотреть на нее.
К ней стал возвращаться ее ужас, вытесняя бессвязную ненависть. Она поднялась назад к двери и рукой попыталась нащупать ручку. Наконец ей это удалось, и она распахнула дверь, с наслаждением почувствовав волну холодного воздуха.
— Иди к Ларри, — пробормотала она. — Прощай, паренек.
Она выбежала за дверь, села на мотороллер и отправилась к Гарольду. Добравшись до его дома, она немного пришла в себя. Но она знала, что если она хочет сохранить душевное здоровье, ей надо покинуть Зону как можно скорее.
Двадцать пятого августа Постоянный Комитет Свободной Зоны Боулдера организовал в аудитории Мюнцингера второй общий митинг. Митинг прошел хорошо. Сначала все спели национальный гимн, но на этот раз глаза у большинства людей остались сухими — это была всего лишь часть ритуала. Был избран Комитет по учету численности населения, во главе которого была поставлена Сэнди ДюШьен. С четырьмя помощниками она немедленно стала расхаживать по аудитории, считая головы и записывая имена. К концу митинга под оглушительные аплодисменты она заявила, что население Свободной Зоны к настоящему моменту насчитывает восемьсот четырнадцать человек.
В последнем ряду Гарольд повернулся к Надин и шепнул ей на ухо:
— А теперь, леди и джентльмены, праздник свободной любви объявляется открытым.
Она улыбнулась ему медленной, томной улыбкой, от которой у него закружилась голова.
Стью был единогласно избран судебным исполнителем Свободной Зоны.
— Я буду стараться изо всех сил, — сказал он. — И некоторые из вас, кто аплодирует мне сейчас, могут позднее изменить свое мнение, когда я застану их за каким-нибудь неподобающим делом. Слышишь меня, Рич Моффат?
Последовал общий взрыв смеха. Рич, пьяный, как свинья, тоже захохотал.
— Но, на мой взгляд, у нас нет никаких причин для неприятных происшествий. Основная работа судебного исполнителя заключается в том, чтобы не позволять людям причинять друг другу вред. А среди нас вряд ли найдутся такие, кто хотел бы причинить вред кому бы то ни было. И так уже пострадало слишком много людей. Наверное, это все, что я хотел сказать.
Публика устроила ему продолжительную овацию.