Жандармы не ограничивались только революционным движением – в поле зрения розыскных органов попадали и вопросы коррупции. В годы Русско-японской войны в обществе было распространено такое мнение, что успехи японцев отчасти связаны с повальным казнокрадством в армии. В ряде случаев жандармы обнаруживали факты разворовывания сумм интендантским ведомством. Как правило, речь шла о людях в невысоких чинах (не выше капитана или подполковника) и о небольших суммах (5–10 тыс. руб.)[193]
. На этом уровне руководство армии оказывало поддержку жандармерии. 17 августа 1905 г. главный интендант Военного министерства благодарил начальника штаба ОКЖ С. С. Саввича за произведенное расследование и просил и в дальнейшем расследовать факты казнокрадства[194].Работа в армии активизировалась в 1909 г., когда страна и сыск отошли от революции и начался процесс анализа предыдущей деятельности. Это было связано с новым витком в истории революционного движения в армии. Период активности революционеров после ликвидации в 1907 г. Всероссийского военного союза сменился затишьем. Если в течение 1908 г. активность отмечалась лишь эпизодически, то в 1909 г. в департаменте полиции констатировали явный рост революционной пропаганды в армии. Основным идеологом политического сыска в армии был директор департамента Нил Петрович Зуев. 15 июня 1909 г. он издал циркуляр № 131741, предписывающий начальникам районных охранных отделений принять все меры к своевременному освещению секретной агентурой военных кружков и организаций. Зуев приказал во время сходок и заседаний этих организаций немедленно их ликвидировать и арестовывать всех членов.
Однако армейские чины с самого начала стали оказывать сопротивление работе сыскных органов. Начался конфликт, не урегулированный вплоть до революции 1917 г. и сильно отразившийся на судьбе империи. В вышеупомянутой справке департамента по этому поводу сказано: «Некоторые представители военной администрации совершенно отрицательно относились к возможности иметь секретную агентуру в войсках вообще и из воинских чинов в особенности, находя, что означенный институт будет раздражающим образом влиять на армию и уничтожать достоинство последней»[195]
.Поначалу армию поддерживал Курлов, который издал циркуляр от 17 ноября 1909 г. № 139097, требовавший от руководителей розыскных органов сообщать подлежащим воинским начальникам о фактах революционной агитации в войсках. Циркуляр имел негативное воздействие: многие воинские начальники воспринимали подобные сообщения за личное оскорбление, старались замять ситуацию, не допустить начала расследования, а зачастую и опорочить лиц, доставивших агентурные сведения, положенные в основу обвинений. Начались постоянные столкновения жандармов и армии. Некоторые военные, наоборот, торопились публично и самостоятельно ликвидировать организацию, что приводило к аресту лишь части ее членов и почти стопроцентному провалу секретной агентуры. Армия пыталась самостоятельно противостоять агитации, изолируя части от внешнего мира. В своем докладе об истории революционного движения в армии от 27 июля 1912 г. исполняющий обязанности директора департамента полиции П. К. Лерхе писал про события 1910 г.: «Пропагандою занимались особые группы агитаторов, ютившиеся в расположении войск. Хотя военное начальство и приняло ряд мер к ограждению войск от тлетворного влияния окружающей среды (устранение раздробленности частей, казарменное расквартирование, усиление внутреннего надзора и т. д.), но меры эти, отчасти изолировав войска, не задели целых категорий не стесненных казарменным режимом чинов (писарей, музыкантов, фельдшеров, денщиков, вольноопределяющихся) и нестроевых; легко завязывая с такими воинскими чинами знакомства на гуляниях, в лавках, ресторанах, домах терпимости, агитаторы из вольных, наметив наиболее восприимчивых, завлекают таких на тайные собрания, снабжают революционной литературой и входят затем через их посредство в связь с воинскими чинами, где в дальнейшем постепенно создают кадры „сознательных солдат“, которые и должны всячески разжигать недовольство и хранить преемственно дух мятежа»[196]
.