Они катили по федеральному шоссе 1 на юг. Джо ехал на своем велосипеде, точно по белой осевой линии, иногда опережая их на целую милю. Однажды они догнали его, когда он мирно катил велик по обочине и одновременно ел ежевику, причем ел потрясающим способом: подбрасывал каждую ягодку вверх и без промаха ловил ртом. Час спустя они наткнулись на него, когда он сидел на какой-то исторической реликвии времен Войны за независимость и играл на гитаре «Пижона Джима».
К одиннадцати часам они наткнулись на странный барьер у въезда в городок под названием Оганкуит. Три ярко-оранжевых городских мусоросборочных фургона стояли посреди дороги, перегораживая ее по всей ширине. В кузове одного из них раскинулось объеденное вороньем тело, когда-то принадлежавшее мужчине. Последние десять дней стойкой жары сделали свое дело. Там, где тело не было покрыто одеждой, копошились груды червей.
Надин отвернулась.
— Где Джо? — спросила она.
— Не знаю. Где-то впереди.
— Хоть бы он не видел этого. Вы думаете, видел?
— Наверное, — ответил Ларри. Он и раньше думал, что для главной транспортной артерии федеральное шоссе 1 было слишком пустынно: с тех пор как они выехали из Уэлса, на дороге им повстречалось не более двух дюжин неподвижных машин. Теперь он понял почему. Они заблокировали дорогу. У границы по другую сторону городка торчат, наверное, сотни, а то и тысячи тачек. Он понимал ее беспокойство о Джо. Хорошо было бы избавить мальчика от такого зрелища.
— Почему они загородили дорогу? — спросила она. — Зачем им это понадобилось?
— Должно быть, пытались установить в городе карантин. Похоже, мы наткнемся еще на один барьер с другой стороны.
— Там есть еще тела?
Ларри поставил свой велосипед на подножку и заглянул в фургоны.
— Три, — сказал o.
— Ладно. Я не стану смотреть на них.
Он кивнул. Они прокатили велосипеды руками мимо фургонов и поехали дальше. Шоссе снова повернуло ближе к морю, и стало прохладнее. Летние коттеджи шли друг за другом длинными неприглядными рядами. Неужели люди проводили отпуска в этих развалинах? — подумал Ларри. Почему уж тогда просто не отправиться в Гарлем и не пустить своих детишек плескаться под струями из водоразборных кранов?
— Они не очень красивые, да? — спросила Надин.
По обеим сторонам расположились обычные пляжные постройки: заправочные станции, палатки по продаже жареных моллюсков и мороженого, мотели, выкрашенные в больничные пастельные тона, мини-площадки для гольфа.
Из-за всего этого Ларри разрывался между двумя болезненными ощущениями. Одна часть его существа страдала от печального и крикливого уродства этих творении и уродства мозгов, которые превратили этот отрезок волшебного, первозданного берега в одну длинную стоянку для семей, прибывших в автофургонах. В то время как другая его половина, более глубокая и нежная, нашептывала ему о людях, заполнявших когда-то эти места и дороги летними днями. О дамах в широкополых шляпах и слишком тугих для их обширных телес шортах. О париях из колледжей в красно-черных полосатых майках регбистов. О девушках в купальниках и плетеных сандалиях, о маленьких орущих ребятишках с вымазанными мороженым мордашками. Все они были американцами, и в них обнаруживалась какая-то врожденная, непреодолимая романтика, когда они собирались группами, не важно где: на модном лыжном курорте в Аспене или во время прозаически-скучного традиционного летнего отдыха возле федерального шоссе 1, в Мэне. А теперь все эти американцы исчезли. Когда-то гроза оторвала ветку с дерева, и та сшибла огромный пластиковый рекламный щит, швырнув его на стоянку фургончиков мороженого, где он теперь валялся на боку, как бледный бумажный колпак. Площадки для мини-гольфа уже начали зарастать травой. Когда-то этот отрезок шоссе между Портлендом и Портсмутом был семидесятимильным чудесным парком развлечений, а теперь он стал пустынным аттракционом, где у всех механизмов кончился завод.
— Верно, не очень красивые, Надин, — сказал он, — но когда-то это все было нашим. Нашим, хотя мы никогда и не бывали здесь раньше. Теперь это исчезло.
— Но не навечно, — спокойно произнесла она, и он пристально взглянул на нее, на ее чистое сияющее лицо. Ее лоб, с которого были убраны ее поразительные волосы с белыми прядями, сиял, как лампа. — Я не религиозный человек, но если бы была такой, назвала бы все случившееся приговором Господа. Через сто лет, а может, через двести это все опять будет нашим.
— Те фургоны не исчезнут за двести лет.
— Да, но дорога исчезнет. Фургоны будут стоять посреди поля или леса, и там, где когда-то находились колеса, будут расти мох и лишайник. Они уже не будут автофургонами, а станут просто остатками погибшей цивилизации.
— Я думаю, вы ошибаетесь.
— Как я могу ошибаться?
— Потому что мы ищем других людей, — сказал Ларри. — Почему, по-вашему, мы заняты этим?
Она озадаченно посмотрела на него.
— Ну… потому что это правильно. Люди