Протокол 'Сигма'

- Нет, я не... Подождите, я загляну в книгу сообщений. - Минутой позже она подошла к трубке снова. - Звонил только мистер Годвин.

- Годвин?

- Да, там написано - профессор Годвин.

Это имя застало его врасплох. Принстонский историк Джон Варнс Годвин был научным руководителем Бена, когда тот учился в колледже. И еще, понял Бен, в том, что Годвин звонил Максу, не было ничего странного: несколько лет назад, под впечатлением рассказов Бена о знаменитом историке Макс дал Принстону деньги на основание Центра изучения человечества, директором которого стал Годвин. Но почему этим двоим взбрело в голову пообщаться между собой именно в это утро? А потом Макс исчез.

- Дайте мне его номер, - сказал Бен.

Узнав номер, он поблагодарил миссис Уолш и отключился.

"Странно", - подумал он. Бен представил, что отец куда-то сбежал, ведь ему теперь известно, что его прошлое раскрыто или вот-вот окажется раскрытым. Но эту мысль он сразу же отбросил как бессмыслицу: от чего бежать? И куда?

Бен знал, что в том состоянии, в каком он находится - изможденный физически и морально, - он не может ясно мыслить. Ему совершенно необходимо поспать. Он чувствовал, что все выводы, сделанные им сейчас, далеко не самые логичные.

Он начал рассуждать: Питер знал нечто, нечто о прошлом их отца и о компании, которую Макс помог основать, и вот Питер убит.

А потом...

А потом я нашел фотографию основателей этой компании, и мой отец оказался среди них. Затем в хижине Лизл и Питера я нашел страницу из учредительного документа корпорации. А потом они попытались убить нас обоих - меня и Лизл - и скрыть улики, взорвав дом.

Так что вполне возможно, что они... снова эти безликие и безымянные Они... вышли на моего отца и дали ему знать о том, что секрет перестал быть секретом. Секрет его прошлого или, может быть, секрет этой непонятной корпорации? Или всего сразу?

Вероятно, так все и было, очень вероятно. И теперь они пытаются уничтожить любого, кто знает об этой компании...

Что еще могло заставить Макса так внезапно и таинственно исчезнуть?

Может быть, его заставили куда-то поехать и там с кем-то встретиться...

Бен был уверен только в одной своей догадке: внезапное исчезновение отца было каким-то образом связано с убийствами Питера и Лизл и с обнаружением документа.

Он вернулся к "Рэнджроверу", заметив в свете восходящего солнца глубокие царапины, испортившие краску на боках, и поехал обратно на Зерингенплатц.

Поставив машину у тротуара, он уселся поудобнее и позвонил в Принстон, Нью-Джерси.

- Профессор Годвин?

Судя по голосу, старый профессор уже спал.

- Это Бен Хартман.

Джон Варнс Годвин, специалист по европейской истории ХХ века, был в свое время самым популярным лектором в Принстоне. Хотя он давно уже отошел от дел - ему исполнилось восемьдесят два года, - но все равно каждый день приходил на работу в университет.

Бену представился Годвин - высокий, костлявый, седой, с морщинистым лицом.

Годвин был для Бена не только научным руководителем, но и в какой-то степени заменял отца. Бен вспомнил, как однажды они сидели в заваленном книгами кабинете Годвина в Дикинсон-холл. Янтарный свет и особый - смесь плесени и ванили - запах старых книг.

Они беседовали о том, каким образом ФДР [Франклин Делано Рузвельт 32-й президент США] вовлек придерживающиеся изоляционистской политики Соединенные Штаты во Вторую мировую войну. Бен писал работу о ФДР и сказал Годвину, что его больно поразила нечистоплотность поступков Рузвельта.

- Ах, мистер Хартман, - ответил Годвин. Тогда он называл Бена именно так. - Как там у вас с латынью? Honesta turpitudo estpro causa bona.

Бен тупо посмотрел на профессора.

- Если цель хороша, - перевел профессор с лукавой улыбкой, медленно и раздельно проговаривая слова, - то и преступление есть добродетель. Публилий Сир. Этот человек жил в Риме за сто лет до Христа и сказал много умных вещей.

- Не думаю, что я с этим согласен, - заявил Бен, наивный студент, охваченный праведным негодованием. - По мне, в этих словах нет ничего, кроме оправдания обмана. Надеюсь, что я никогда такого не скажу.

Годвин внимательно посмотрел на него, кажется, он был озадачен:

- Я думаю, что именно поэтому вы и отказываетесь войти в отцовский бизнес, - многозначительно произнес он. - Вы предпочитаете остаться чистеньким.

- Я предпочитаю учить детей.

- Но отчего вы так уверены, что хотите именно учить? - спросил Годвин, прихлебывая темно-золотистый портвейн.

- Оттого, что я люблю это занятие.

- Вы совершенно в этом уверены?

- Нет, - признался Бен, - как можно в двадцать лет быть в чем-то совершенно уверенным?

- О, я считаю, что двадцатилетние совершенно уверены во многих вещах.

- Но почему я должен заниматься делом, для меня неинтересным - работать в компании, основанной моим отцом, делая деньги - больше, чем мне когда-либо может понадобиться. Я имею в виду - какая от наших денег польза обществу? Почему я должен быть богатым, в то время как у других на столах пусто?

Годвин закрыл глаза: