Протокол «Сигма»

— Превосходный вопрос, мисс Наварро, — ответил Бартлет. — Сети очень трудно разглядеть, даже когда они очень большие, не правда ли? Вам случалось когда-нибудь оказаться в старом подвале или складе, почти неосвещенном помещении, где во мраке абсолютно ничего не видно? А потом вы включаете фонарь и внезапно понимаете, что пустота над вашей головой вовсе не пустота — это пространство заполнено многослойной паутиной, — прямо-таки настоящий навес из тончайших нитей. Вы направляете луч в другую сторону, и этот навес исчезает, как будто его никогда и не было. Представили себе? Вы задираете голову и глядите вверх. Ничего. А потом вы перемещаете луч немного под углом, фокусируете зрение где-то в пространстве немного ниже потолка, и все это вновь появляется перед вашим взором. — Бартлет пристально вглядывался в ее лицо, словно пытался найти признаки взаимопонимания. — Такие люди, как я, проводят большую часть жизни в поисках той самой необычной точки зрения, с которой станут заметны старые паучьи сети. Часто мы кажемся слишком упертыми и порой, случается, фантазируем. А порой видим нечто такое, что существует на самом деле. Вы, мисс Наварро, произвели на меня сильное впечатление как человек, не склонный к фантазиям.

— Я должна понимать ваши слова буквально? — осведомилась Анна.

— Я не хочу сказать, что вам не хватает воображения; просто вы держите его под жестким контролем. Впрочем, это неважно. Суть дела в том, что некогда был заключен союз между несколькими персонами, обладавшими весьма внушительными ресурсами. В значительной степени эти факты принадлежат истории. А вот как насчет того, что из этого вышло? Я очень, очень хотел бы это узнать. Все, чем мы располагаем — эти имена.

— Три имени, — уточнила Анна. — Три старика.

— Я посоветовал бы вам обратить особое внимание на Гастона Россиньоля. В лучшие свои годы он был весьма крупным и могущественным швейцарским банкиром. Самый видный человек во всем списке и притом самый старый.

— Что ж, — сказала Анна, подняв голову. — Житель Цюриха. Я думаю, что вы собрали на него свое досье.

Бартлет выдвинул ящик стола, достал оттуда папку, украшенную множеством штампов, предупреждающих о высокой степени секретности, и через стол придвинул ее к Анне.

— Тут довольно обширные сведения, если не считать одного очевидного пробела.

— Хорошо, — отозвалась Анна. — Я хочу повидаться с ним, прежде чем до него доберутся они.

— При том условии, что вы сумеете разыскать его.

— Он провел всю свою жизнь в Цюрихе. Как вы сами недавно сказали, у людей существует некое поле притяжения. Даже если он куда-то перебрался, остались его друзья, родственники. Это протоки, по которым можно добраться до истока реки.

— Или же крепостные стены. У такого человека, как Россиньоль, обязательно есть могущественные высокопоставленные друзья, которые приложат все силы для того, чтобы защитить его. Французы называют таких людей branche. Влиятельные и принадлежащие к определенному кругу. Они располагают возможностями убрать его из поля зрения, из учетных документов бюрократов и компьютерных файлов. У вас уже есть на уме какая-нибудь хитрая отговорка?

— Ничего подобного. Отговорка это как раз то, что заставит их насторожиться. Россиньолю нечего меня бояться. Если его друзья и партнеры информированы настолько хорошо, как вы предполагаете, они поймут это и скажут то, что нужно, кому следует.

— Значит, вы рассчитываете просто выйти с белым флагом и заявить: “Я пришла к вам с миром”? — Фраза была подчеркнуто шутливой, но Бартлет казался всерьез заинтригованным.

Анна пожала плечами.

— Что-то в этом роде. Я подозреваю, что прямой путь может оказаться самым коротким. Впрочем, я довольно скоро это узнаю. — Она посмотрела на часы. — Ближайшим рейсом, на который удастся достать билет, я вылетаю в Цюрих.

* * *

Меттленберг, Санкт-Галлен, Швейцария

Спустя пять с небольшим часов Бен Хартман сидел в своем арендованном “Рэнджровере” на стоянке перед больницей Regionalspital Sankt Gallen Nord, наблюдая за приходящими и уходящими людьми: врачами, медсестрами и другими работниками больницы. Мощный двигатель чуть слышно гудел. К счастью, народу было совсем немного, даже сразу после пяти часов, когда заканчивался рабочий день у конторских служащих. Начали сгущаться сумерки, и зажглись уличные фонари.

Из Цюриха он позвонил в больницу и попросил доктора Маргариту Хубли. Его соединили прямо с педиатрией, а там он спросил по-английски, на месте ли она.

— Да, — ответил ему женский голос. — Вы хотеть назначить встреча, чтобы доктор увидеть? — Английский, на котором разговаривала медсестра, был ужасающим, но более или менее понятным.

— Нет, — сказал он, — я лишь хотел удостовериться, что доктор находится в больнице. У меня болеет ребенок, и мне нужно узнать, есть ли у вас в настоящее время педиатр, к которому мы могли бы обратиться, если его состояние станет хуже. — Спросив, до которого часа работает доктор Хубли, он поблагодарил медсестру и повесил трубку.