Протокол

Я выбрался на дорогу; сначала шел по обочине, потом по шоссе. Солнце недавно встало; слева, между соснами, проглядывало море. В воздухе разливался аромат смолы и травы. Я шагал медленно и спокойно, делая вид, что прогуливаюсь. Метров через пятьсот увидел спускавшуюся к пляжам тропинку и пошел по ней, решив убраться с шоссе, потому что полицейские, проезжая мимо, могли меня узнать. Я забыл в доме часы, но по положению солнца определил, что сейчас не больше восьми. Хотелось пить и есть. Я выпил шоколада и съел пирожок с яблоком в недавно открывшемся рядом с пляжем кафе. Сломанный зуб все еще болит. В кармане около 1200 франков. Я начал подумывать об эмиграции. В Швецию, в Германию или в Польшу. Итальянская граница совсем близко. Но это не… что без денег и документов. Еще я подумал, что, может, стоит повидаться с матерью. Записывать на пустой пачке ничего не понадобилось. Вообще-то я собирался просто оглядеться. В городе есть два типа жилищ — дома и приюты. Приюты существуют двух категорий — психушки и ночлежки. Ночлежки бывают для бедных и для богатых. В одних бедняки спят в отдельных комнатах, в других — ночуют в общих дортуарах. Где-то за койку в дортуаре платишь несколько франков, где-то проводишь ночь за так. Бесплатные ночлежки принадлежат Армии Спасения, но там не всегда принимают.

Вот почему так хорошо жить одному в заброшенном доме на холме.

Там, конечно, маловато удобств. Если хозяева не оставили ненароком какую-нибудь кровать, приходится спать на полу. Воду чаще всего отключают (остается только кран в саду, помнишь, Мишель?). Ты не защищен ни от грабителей, ни от всякой живности: приходится обороняться самостоятельно; когда ты один, не так-то легко справиться с клопами, комарами, пауками, а иногда даже со скорпионами и змеями. А еще могут внезапно вернуться хозяева. Слу…ся, люди впадают в ярость при виде незваного гостя. Оправдаться бывает трудновато, особенно если погода теплая, а ты молод и силен, то есть способен работать, да еще и собственное жилье со всем необходимым в городе имеешь. Иногда приезжает полиция, и тебя забирают за бродяжничество и вешают ярлык «без……..ных занятий», обвиняют в воровстве, дезертирстве, взломе, злоупотреблении доверием, шантаже или попрошайничестве.

Я не слепой и не калека. Свалю в холодные страны; заберусь в товарный вагон, доеду до Роттердама и стану просить милостыню на улицах. Сяду на тумбу на пристани, где вытряхивают рыбу из сетей, буду купаться на пляже. Может, сегодня появится собака. Воскресенье, 29 августа, почти девять утра. Жарко, воздух густой и тяжелый. Кажется, окрестные горы вот-вот воспламенятся. Здесь меня никто не найдет.

К не….. [

На обороте обложки Адам вывел свое имя, полное имя: «Адам Полло, мученик». Трудно что-либо утверждать наверняка, но вполне вероятно, что воспроизведенный выше текст был закончен там, где его позже случайно нашли — в мужском туалете снэк-бара «Торпедо».

* * *

Р. После полудня, где-то около часа, он пришел на пляж, расположился в самом центре, прямо на раскаленной гальке. Чтобы воздух обдувал худое длинное тело, он лежал на спине, опираясь на локти, совсем близко к воде. Мимо берега то и дело пролетали скутера, тащившие на привязи лыжников, и расходившиеся по морю волны выплескивались ему на пятки.

Издалека и со спины он мало изменился. Все те же ярко-синие плавки в пятнах мазута, те же солнечные очки в тонкой металлической оправе золотого цвета. Сложенная в стопку одежда лежала рядом, прикрытая газетой двухмесячной давности; она была открыта на середине, на статье о железнодорожной аварии, но боковой ветер перевернул все страницы до последней, с рекламой мальчика, поедающего спагетти с сыром. Чуть дальше по берегу босоногий малыш играл в воде, совсем один. Адам на него не смотрел; Адаму теперь было около тридцати лет.

Голова у Адама была вытянутая, слегка заостренная к макушке. В подстриженных ножницами волосах и бороде было полно колтунов и «лесенок». Лицо осталось красивым — большие глаза, мягкий, неправильной формы нос, гладкая, как у юноши, кожа щек под желтой бородой. Выгнутая из-за положения рук грудь с выпирающими ребрами выглядела хилой. Плечи — мясистые в верхней части, но мускулистые, предплечья худые, костистые, руки коротковатые, широкие и пухлые, явно не способные расстегнуть простейшую застежку лифчика. Все остальное было вполне сообразно вышеописанному. Но вблизи разукрашенная солнцем, в разводах засохшей соли кожа наводила на мысль о том, что тело Адама медленно зарастает разноцветными лишаями, от ядовито-желтых до голубых.