Протопоп Аввакум и начало Раскола

Боярин Глеб умер почти тогда же, когда и брат его, бывший старшой боярин Борис, именно в 1661 или 1662 году; Феодосия, которая только что лишилась своего отца, оказалась в тридцать лет сразу же вдовой и сиротой, притом с сыном, которому шел десятый год и которого она горячо любила. Сестра ее, Евдокия, вышла замуж на 5 лет раньше ее за князя Петра Урусова, который был тогда только «есаулом», но в 1659 году был назначен кравчим, то есть главным виночерпием и жезлоносцем царя[1204]. Князь был крепким рубакой и вместе придворным. Поэтому Евдокия перенесла избыток своей любви на Феодосию. Обе сестры постоянно навещали друг друга.

Феодосия по-прежнему выполняла свои обязанности при царице Марии. Она унаследовала громадные имения: в мае 1656 года владения Глеба Морозова насчитывали две тысячи семьдесят семь дворов, расположенных в воеводствах Московском, Дмитровском, Угличском, Ярославском, Костромском, Галичском, Алатырском, Арзамасском, а равно на Вятке и в других уездах[1205]. На его землях было восемь тысяч крестьян[1206], в ее особняке было триста слуг, и богатства ее были оценены в двести или двести пятьдесят тысяч рублей. За ней ухаживала и ее оберегала масса друзей, которых она навещала в возке, украшенном золотом и серебром, запряженном шестью или двенадцатью персидскими лошадьми с цепочками, на которых позвякивали бубенчики, в сопровождении сотни или двух сотен слуг и служанок, которые охраняли ее высокое достоинство.

Но боярыня Морозова была истинной христианкой. Ничто – ни тщеславие окружающего ее светского общества, ни ее сестра, ни ее сын – не могло отвлечь ее от приготовления к смертному часу. В среде, стремившейся прежде всего следовать разным прихотям царя, она никогда не хотела покоряться новым обычаям: она всегда крестилась двумя перстами. Она проводила целые часы за молитвой, проливая слезы, глубоко вздыхала и падала ниц, чтобы вымолить прощение как за свои грехи, так и за грехи других. Под своими роскошными уборами она носила белую власяницу с короткими рукавами, которую, к ее великому неудовольствию, обнаружила у нее ее сноха Анна, жена Бориса Морозова. После богослужения и благочестивого чтения она вся отдавалась заботам о своем большом доме, наказывая одних палкой, поучая других с христианской любовью и терпением. Иногда она бралась за прялку и пряла. Из этой пряжи она ткала и шила своими руками рубахи, которые вечером она, одетая в рубище, раздавала вместе со своей верной Анной Амосовной бедным. Или же, скрывая свое имя, она обходила богадельни и тюрьмы, широко раздавая милостыню деньгами или натурой[1207].

Боярыня Морозова имела теперь все основания искать общения с Аввакумом, возможно, впрочем, что она была знакома с ним и раньше. Вскоре она сделалась его духовной дочерью, и, конечно, княгиня Евдокия тут же истребовала его к себе и получила ту же милость. Аввакум проводил целые дни в палатах Морозовой[1208] в Георгиевском приходе к северу от Кремля[1209]. Туда приходила княгиня Урусова, приводившая с собой своих детей – Васю, мальчика семи или восьми лет, Настю и Евдокию, совершенно маленьких, но добрых и сострадательных девочек, как и их мать[1210]; приходила туда и подруга обеих сестер, менее знатного происхождения, но не менее стойкая и добродетельная, Мария Герасимовна, жена славного головы рейтаров Иакинфа Данилова[1211].

Здесь Аввакум не метал громов, не являл собой ни пророка, ни наставника. К этим женщинам он чувствовал уважение и восхищение. Он ласкал детей, говорил просто о том, что он одобрял и что он порицал, вспоминал свои испытания и случаи, когда он чувствовал, что Провидение непосредственно проявляет себя, чтобы наказать его или наградить; как бы мимоходом вставлял советы и находил в этом обществе одновременно и пользу, и духовный отдых. Все они жадно впитывали каждое его слово и готовы были броситься за него в огонь. Весь дом знал Аввакума: вдова Анна Сидорова, казначей Иван со своей женой Анисьей, домоуправитель Андрей со своей женой Любавой, а также и разные другие: Игнатий Иванов, Анна Соболева, Стефания, Анна Амосовна[1212]. Не делая над собой никаких усилий, он вполне умел держаться на простой ноге как с боярынями, так и с обслуживавшими их людьми. Каждому, соответственно его положению, он назначал определенное правило и давал соответствующий урок, чтобы тот мог спасти свою душу, а в нужном случае и постоять за веру.