Протопоп Аввакум и начало Раскола

Ксения Гавриловна, сестра Анисьи, юной подруги Морозовой, ставшей монахиней в монастыре, основанном игуменьей Меланией, после смерти своего мужа снова вышла замуж, и у нее был уже ребенок, когда Елена Хрущева разлучила ее и с мужем, и с этим ребенком. По какому праву, этого никто не знал: властный характер Хрущевой, так же как ее чрезмерное усердие, служили ей единственным оправданием. Ей удалось затаскать несчастную по судам и, наконец, бросить ее в монастырскую темницу. Заброшенный ребенок чуть не погиб. Это довели до сведения Аввакума. Елена была раньше его духовной дочерью и все еще до известной степени оставалась ею. Возмутившись, Аввакум гневно обращается к ней с необычайно строгим порицанием, называет ее почти убийцей и накладывает на нее епитимию, которую он с некоторым удовольствием описывает детально: семь лет отлучения от монастырской общины, из которых три года полного отчуждения, тысяча земных поклонов ежедневно, каждый вечер приходить в келью игуменьи и говорить ей: «Прости мя, мати моя, се аз, окаянная, жену с мужем разлучила и убийство сотвори…» Аввакум желает, чтобы все окружающие наблюдали за выполнением этой епитимии: «Досифей, а Досифей! Поворчи, брате, на Олену-ту старицу! (…) Слушай-ко, игумен Сергий! Иди во обитель Меланьи матери и прочти сие писанное со Духом Святым на соборе Елене при всех, да разумеют сестры, яко короста на ней, да же не ошелудивеют от нея и удаляются ея».

Эта епитимия тяжела, может привести к отчаянию: Аввакум это знает, и он окружает ее трогательным вниманием: «Ну, чадо, труждайся… (…) И отец Епифаний молитвами помогает ти». Аввакум увещевает монахинь, подруг виновной: «А ты, Меланья, не яко врага ея имей, но яко искреннюю. И все сестры спомогайте ей молитвами». Он еще раз обращается к Елене:

«Друг мой миленкой Еленушька! Поплач-ко ты хорошенко пред Богородицею-светом, так она скоренко очистит тебя. Да веть-су и я не выдам тебя: ты там плачь, а я здесь. Дружне дело; как мне покинут тебя? Хотя умерет, а не хочу отстать.

Елена, а Елена! С сестрами-теми не сообщайся: понеже оне чисты и святы. А со мною водися: понеже я сам шелудив, не боюся твоей коросты, – и своей много у меня! Пришли мне малины. Я стану есть, – понеже я оглашенной, ты оглашенная, – друг на друга не дивим, оба мы равны. Видала ли ты? – земские ярышки друг друга не осуждают. Тако и мы. Помни же, что говорю, – не обленись поработати Господеви. Аще ли просто положишь, болшую беду на себя наведешь: без руки будешь, и без ноги, и без глаз, и глуха и острупленна, яко Елисей. Я ли затеваю? Да не будет. Но тако глаголет Дух Святый со Христом ко апостолом, яко его же аще свяжете на земли, будет связан на небеси, а его же разрешите, той разрешен. Да по данней мне власти от Исус Христа се возлагаю ти бремя на плеща души твоея: достоин бо делатель мзды своея.

Прости. Тебе несть благословения, дондеже очистишися. Аминь».

Надо все привести в порядок: «Ксения, бедная Гавриловна! Взыщи мужа-тово своего и живи с ним (…) Пожалуйти, ради Бога Вышняго не покидайте ея». Но из этого надо извлечь еще большее поучение: «Всяк разумей немощь свою; не созирайте чужих грехов, но своих!» И протопоп думает о другом:

«Да еще тебе, игумен Сергий, приказываю: порозыщи и нам о имени Господни возвести, кто от духовных биет Евдокею Ивановну словесы нелепыми, лютейши камения. Со слезами мне говорит: пущи-де никониян, батюшко, духовные наветуют ми, и стражю-де от них понос и укоризну, на силу отдыхаю в бедах. На что-петь так мучат сестру свою неправилне, забывше Апостола, еже рече: братие, аще человек впадет в некое согрешение, вы духовнии исправляйте таковаго духом кротости: блюдый себе, да не и ты искушен будеши, друг другу тяготы носите. А еже толко не согрешила сестра, а наветуют безчинующе, и сего обычая ни во языцех обрести возможно где. Чюдно! Как-то верным нам, а хуже неверных живем, взимающиеся друг на друга своего!»

Аввакум питает неприязненное чувство к Иродиону, племяннику Марии Даниловны. Именно он способствовал разлучению Ксении с ее мужем: