— Чего же так все сложно придумали эти… усопшие? Неужели нельзя было как-то проще?
— Неужели нельзя было проще? — пробурчал Волна, переводя взгляд на Андрея, но тот только отмахнулся.
— Думайте, решайте, — Ждан опустил ручищу на плечо Волны, — А нам с Андреем пора. Пора… на мою казнь!
В Николаеве ливень. Нестерпимая жара сменилась ледяными потоками. Вода стальными спицами била по головам, пока, укрываясь пакетами, протозанщики искали укрытие. Редкие пассажиры семенили по лужам, но толпа под навесом перрона нарисована более густыми мазками.
Чемоданы, сумки, мешки. Из вещей созданы сидячие места, и люди мирно дремлют под грохот дождя. Вновь прибывшие располагаются рядом, багаж становится лавочками, и народ, присев, погружается в усталое забвенье.
— Что опять? — Рустам недоверчиво оглядел пассажиров.
— Угадай, — вздохнул Антип, — Жди здесь — под крышу не заходи, а я проверю зал ожиданий.
Анти-поэт вернулся быстро, через пару минут, но Рустам все равно успел промокнуть до нитки. Даже ботинки, выданные заботливым казаком, хлюпали, насосавшись ледяной воды. Редкие, запоздавшие с выгрузкой пассажиры смотрели на мокрого человека с усмешкой и спешили под крышу.
— В зале ничего интересного — все спят! Я сам чуть не свалился. Нас, очевидно, ждут. Будем прорываться.
Площадь у вокзала, заставленная такси, дремала. Водители приоткрывали глаза, реагируя на настойчивый стук в окна, но тут же снова погружались в сон, отмахиваясь ленивыми жестами. Трескучие молнии, зарождаясь в черноте неба, лупили по одним им ведомым целям, и город на мгновение проявлялся коробками зданий. Всполохи гасли, и цивилизация вновь пряталась за стенами дождя.
Пришлось бежать. Подальше, подальше от вокзала! По мере удаления, прохожих становилось больше, стали появляться даже автомобили, выпускающие в беглецов полосы пенных волн. Поймать такси не удавалось — водители ехали вперед, не замечая путников.
Продолжили бег. Незнакомые размытые улицы проносились под ногами, мелькали безликими фасадами домов. Ливень громыхал по железу гаражей-ракушек, но все больше людей шныряло по мокрым тротуарам. Чаще выныривали машины… но по-прежнему никто не останавливался.
Возле потертого здания школы припарковался мусоровоз. Затянутый в кокон целлофанового плаща, водитель загружал на хребтину грузовика контейнер нечистот. Короткий разговор. Просьба Рустама подбросить за город. Отказ. Игнорируя протесты друга, Антип достал самопал. Несколько громких криков и водитель кивком предложил занять место в кабине.
— Твой друг лучше убеждает, — с вызовом заявил водитель, трогаясь с места.
— Да пошел он! — злобно выдал Рустам, и оборачивается к Анти-поэту, — Достал уже своим хамством. Ты же обещал! Клятву давал. И пугач свой не выкинул. А если бы его… да ну тебя!
Антип склонил голову к плечу и тихо, но отчетливо произнес:
— Иди ты со своими стихами!
— Это Маяковский, дурында ты необразованная. — ласково произнес Антип.
За городом пересели на попутку. Звук дождя отступил под напором радиоприемника, мерное покачивание автомобиля расслабило — путники задремали.
Очередная плаксивая песня резко прервалась скрежетом радио, и машина, вильнув, остановилась. Антип открыл глаза — постоянная опасность приучила к чуткому сну. Рустам приходил в себя медленно, устало моргая красными веками.
— Что происходит-то? — нервно буркнул водитель.
В нескольких километрах впереди, там, где должны уже виднеться здания Херсона, висело огромное черное облако. Тьма накрыла город, клокоча и извиваясь клубами непроглядного марева. Белесые до слепоты молнии непрерывно шарахали, разносясь по округе оглушающим громом. Ураганные порывы швыряли в окна автомобиля потоки воды, и придорожный мусор, собравшийся в опасные стаи, атаковал машину, гремя по металлу обшивки.
— Что там? — трясущимся голосом спросил Рустам, указывая на черное облако.
— Там Херсон, — ответил водитель, — Но ехать туда не стоит — какой-то дикий ураган бушует!
— Мы выйдем здесь, — однозначно заявил Антип, открывая дверь авто, — Сколько до города осталось?
— Через мост километров семь, не более… — растеряно произнес таксист, перекрикивая стихию.
Дождь мгновенно промочил и без того непросохшую одежду. Ноги, по щиколотки увязнув в придорожной грязи, передвигались с трудом. Грохот грозы и усталость заставляли молчать. Ветер, больно лупивший в лицо, усиливался с каждой минутой, а дождь густел настолько, что пробиваться сквозь него приходилось почти наощупь.