Процедура: исполнение смертных приговоров в 1920-1930-х годах

Традиционная советская волокита приводила к тому, что ЗАГСы не получали справок о расстрелах от Центрального архивного уп­равления НКВД и не могли отвечать на запросы граждан. В связи с этим летом 1927 г. прокуратура при ОГПУ дала распоряжение местным органам ОГПУ самим выдавать ЗАГСам справки о приве­дении приговоров в исполнение. Но чекисты избегали сообщать прокуратуре какие-либо данные о своей деятельности. По словам минусинского окружного прокурора, во время кампании борьбы с бандитизмом окротдел ОГПУ отказал ему в предоставлении све­дений о большинстве приговорённых за второе полугодие 1927 г.⁴

Секреты расстрельной практики охранялись строго. В январе 1927 г. из Минусинского исправтруддома был досрочно освобож­дён Л. В. Петрожицкий, который, однако, вскоре оказался под следствием за антисоветскую пропаганду: властям стало известно о его рассказах о расстрелах осуждённых органами ОГПУ прямо в тюрьме. Это нарушало как тайну процедуры казни, так и прави­ло, установленное прокуратурой в 1924 г., о необходимости при­сутствия прокурора в момент расстрела осуждённого - «с целью наблюдения за правильностью его (приговора - А. Г.) исполнения». 2 июля 1927 г. Сибпрокуратура обратилась к полпреду ОГПУ Л. М. Заковскому с просьбой наложить взыскания на виновных «в несоблюдении правил приведения приговоров в исполнение» и указать окротделам сообщать в местные прокуратуры о време­ни и месте расстрелов, чтобы прокурор мог присутствовать при казни⁵.

Массовые расстрелы, которые осуществлялись тройками в первой половине 1930-х гг., также были строго секретными. В июле 1937 г. приказ НКВД СССР № 00447, положивший начало «массовым операциям», особо предписывал сохранять полную секретность с вынесением и объявлением приговоров троек. В соответствии с директивой НКВД СССР № 424, подписанной М. П. Фриновским, лицам, осуждённым тройками и двойками, приговор не объявлялся - чтобы избежать возможного сопротив­ления, - и о расстреле они узнавали только на месте казни. (Неиз­вестно, существовала ли подобная директива в практике ЧК, но и в первые годы советской власти, и в начале 30-х годов осуждён­ных зачастую «ликвидировали», не сообщая им о приговоре: ко­нечно, с той же целью - не допустить сопротивления.)

Наркомвнудел Татарской АССР А. М. Алемасов 25 августа 1937 г. отдал распоряжение начальнику Чистопольской опергруппы П. Е. Помялову расстрелять десятерых осуждённых. Алемасов особо указал, что объявлять осуждённым решение тройки не нуж­но. Это правило часто действовало и в отношении тех, кого судила военная юстиция - тайные приговоры к высшей мере наказания вы­ездной сессии Военной коллегии Верхсуда СССР, вынесенные в Ор­ле в августе 1938 г., маскировались словами председательствовав­шего на заседаниях А. М. Орлова: «Приговор вам будет объявлен».

В Новосибирске работники военного трибунала говорили обвиняе­мым, что приговор им будет объявлен в камере.

Специфическим образом в 1937-1938 гг. оформлялись приго­воры на многих видных сотрудников НКВД, в том числе бывших. В их следственных делах отсутствуют как протоколы об окончании след­ствия, так и приговоры. Чекистов уничтожали в так называемом «особом порядке»: после утверждения Сталиным и ближайшими членами его окружения расстрельного приговора жертву без вся­кой судебной процедуры несколько дней спустя выдавали комен­данту военной коллегии Верховного Суда СССР с предписанием расстрелять. Все эти предписания выполнялись от руки, что говори­ло об особой секретности данной категории расстрелов. В качест­ве основания для приведения в исполнение приговора в подшитой к делу справке давалась глухая сноска на некие том и лист. Когда исследователи получили в своё распоряжение 11 томов «сталинских списков», то оказалось, что номера томов и листов из справок пол­ностью совпадают с номерами тех томов и листов данных списков, где значились фамилии осуждённых⁶.

Что касается объявления о судьбе расстрелянных по 58-й статье УК, то с 1937-1938 гг. родственникам дежурно сообщалось об осуждении их на «десять лет лагерей без права переписки». Новоси­бирский облпрокурор А. В. Захаров в 1940 г. критиковал этот поря­док как дискредитирующий прокуратуру, ибо многие родственни­ки, запросив ГУЛАГ и получив официальную справку, что такой-то среди заключённых не числится, добивались от работников НКВД устного признания о том, что осуждённый на самом деле был расст­релян, а потом устраивали скандалы в прокуратуре и, жаловался За­харов, обзывали прокурорских работников «манекенами»⁷.