Проценты счастья и граммы радости

– Ну вот, теперь мама с тобой побудет, а я на работу, брать отгулы, – фальшиво бодрым голосом сообщила она.

– Мама!

Никак не могу перевести взгляд. Старательно улыбаюсь, растягивая рот, как синий кит. Дана улыбается мне из-за нагромождения иголок и трубочек. Мой самый лучший в мире персик!

Проклятое успокоительное явно не справляется со своими обязанностями. Промокаю глаза подолом халата. Стоит подать в суд на производителей.

– Привет! – радостно говорю я, втягивая живот. В животе кишки свиваются и завязываются в узлы, как рассерженные змеи. – А я тебе такую игрушечку принесла!

– С игрушками осторожно, – возникла из воздуха медсестра, проводившая свекровь и вернувшаяся на пост. – Придерживайте ее за ручки. Надо, чтобы не выскользнула капельница. И вот здесь иголка, видите, – откидывает волосы дочки в сторону. – И вот здесь.

У Даны тонкая шейка, пятна крови рядом с иголкой подключичного катетера кажутся огромными. Огромная емкость с физраствором и еще одна, небольшая – с инсулином. А с другой стороны на всякий случай подготовлена капельница с раствором глюкозы – вдруг сахар крови упадет слишком сильно.

– При сахарном диабете в организме развивается недостаток витаминов и минеральных веществ, особенно витаминов-антиоксидантов А, Е, С и всех витаминов группы В, поэтому мы ей еще витамины вливаем, – поясняет медсестра.

Киваю, глупо улыбаясь в пространство. Очень трудно быстро согнать с лица приклеенную улыбку.

– Вот прокапаем инсулин, и можно будет обтереть влажной тряпочкой. Только вам спать нельзя, – предупреждает медсестра, опытным глазом расшифровывая мои опухшие глаза. – Иначе иголка может выпасть. Она заснет скоро, а вы – ни-ни!

Я киваю. Не спать – это легко. Особенно, когда не надо делать бодрый вид. Можно сидеть и обдумывать иск, который предъявлю фармацевтической компании – производителю успокоительных таблеток.

– А это… вылечится? – спрашиваю я уходящий халат медсестры.

– Сахарный диабет? Э-э-э… Придет врач, поговорите с ним.

– Мамочка, я так хочу кушать, – шепчет Данка. – Можно мне макарон? Пожа-а-луйста! Только один макарончик!

Я сжимаю в сумке контейнер с контрабандными макаронами и огурцом. Отойти страшно – вдруг иголка выберет именно этот момент, чтобы выскользнуть из вены. Кричать тут нельзя. Есть такие места, где кричать ни в коем случае нельзя. Например, в пещере, где может обрушиться свод. Или в горах – из-за возможной лавины. И еще в реанимации.

– Сейчас, минутку, – я пячусь к выходу и резко поворачиваюсь, намереваясь со всех ног бежать на поиски врача. Но врач – вот он. Потирает плечо, которое я боднула.

– Простите… Извините, доктор, – лезет из меня это старое уважительное обращение – доктор. Хотя врач, конечно, не доктор наук, он очень молодой. Глаза в коротких, будто обрубленных, ресницах смотрят внимательно и спокойно. – Можно нам поесть макарон? Хотя бы один макарончик?

Виктор Владимирович Ковалев, врач-реаниматолог – так написано на бейджике – заходит в палату.

– Посмотрим. Та-а-ак… Неплохо. А посмотрите, какой мы ей румянец сделали, а? Такая беленькая была, а сейчас? Да, бельчонок?

Дана улыбается, и я послушно улыбаюсь вслед за ней, хотя никакого румянца в упор не вижу. Щеки слегка розоватые, такой цвет бывает, когда первый раз окунаешь запачканную красной акварелью кисточку в стакан.

– Девочке с такими замечательными щечками можно съесть немного макарон, – довольно объявляет доктор. – Всё равно мы ей постоянно инсулин вливаем. Потом уж ни-ни, всё считать будете. А пока – лопайте!

– Доктор, а вылечить это можно? Навсегда? – достаю макароны. Обычные рожки, даже без масла, только чуть-чуть подсоленные. Вкладываю прямо в рот дочери, чтобы не шевелить трубки капельницы.

Виктор Владимирович яростно ерошит волосы. Видимо, не впервые. На затылке явственно проглядывает лысина.

– Пока миру неизвестен ни один случай полного излечения. Вы понимаете, там просто нечего лечить? Клетки поджелудочной железы, которые отвечали за этот процесс, умерли. Их больше нет. Но!

Ковалев поднимает палец, и я с надеждой смотрю на желтоватый крепкий ноготь.

– Вполне можно вести нормальный образ жизни, добиться хорошей компенсации. Люди с таким диагнозом даже ухитряются быть спортсменами федерального уровня. И потом, наука не стоит на месте. Много всего изобретают. Вон, пересаживают почки, поджелудку. Короче, просто ваша жизнь будет немного другой.

Немного другой? Это будет уже совсем другая жизнь!

Дана поднимает неожиданно тонкую руку (моя аппетитная Данюшка-зефирюшка – тонкую?) и сжимает тестяное сокровище в кулаке.

Так и засыпает, устав от жевания на четвертой макаронине. Я автоматически кладу в рот следующую порцию и морщусь от противного вкуса. Какие-то горькие они и соленые. Вообще несъедобные.

– Попробуйте, – предлагаю заглянувшей медсестре.

Та вежливо откусывает микроскопический кусочек.

– Хорошие макароны. Свежесваренные, – комментирует она, поглядывая на меня с легкой настороженностью.