Процесс исключения

В газетах осени 1973 года подвиг Сахарова был искажен и оболган. Человечнейшего из людей, безусловно достойного премии мира*, выставили на позор перед многомиллионным читателем как поборника войны.

* Которой он и был удостоен через год после написания этих строк, то есть в 1975 году. - Примеч. 1977 года.

Но, признаюсь, не это поразило меня, не это заставило схватиться за перо. Кого только и за кого только у нас не выдавала, в случае нужды, наша пресса!

Осенняя кампания семьдесят третьего года (не тридцать пятого, не тридцать седьмого-тридцать восьмого, не сорок шестого, не шестьдесят восьмого, а семьдесят третьего) против Сахарова и Солженицына поразила меня именами соучастников в преступлении.

Колмогоров. Шостакович. Айтматов. Быков.

Ведь это не какая-нибудь шпана, по первому свистку осуждающая кого угодно за что угодно. Это не какая-нибудь нелюдь. Это - людь.

Интеллигенция верит им: ведь "говорит сама наука", "говорит само искусство"! И верит не одна интеллигенция.

Знаменитыми своими именами деятели науки и искусства подтвердили клевету, соучаствовали в газовой атаке, цель которой - отравить сознание нашего народа новой ложью!

И лжесвидетельствуют они не под пыткой, не под угрозой пытки, не под угрозой тюрьмы, ссылки или какого бы то ни было вида насилия, а находясь в полной безопасности, по любезному приглашению телефонного звонка.

Вот что поразило меня. Вот почему - чтоб оказать первую помощь отравленным - я написа-ла статью "Гнев народа"*. Вот почему я срочно вручила ее американскому корреспонденту: мне необходимо было, чтобы противоядие возможно скорее любыми средствами достигло отравленных.

* Статья напечатана также в сборнике "Открытое слово" и в журнале "Горизонт", 1989, № 5. Примеч. ред. 1997.

Я понадеялась на радиостанцию "Голос Америки". Я не ошиблась. Статья моя достигла слуха многих миллионов обманутых моих соотечественников.

7

25 декабря 1973 года я получила письмо из Союза Писателей. Привожу его целиком:

"Уважаемая Лидия Корнеевна!

Мне необходимо побеседовать с Вами. Прошу Вас быть в Секретариате у меня 28 декабря, в пятницу, к 14 часам.

Ю.Стрехнин

Секретарь Правления Московской Организации СП РСФСР

24 декабря 1973 года".

В пятницу я отправилась. Со Стрехниным мне уже случалось беседовать в семьдесят втором году после опубликования в Америке моей книги "Спуск под воду". При всей учтивости моего собеседника - это был форменный допрос, ничто иное. На прощание Стрехнин сказал: "Я наде-юсь, наш разговор не сделается достоянием гласности?" - "Хорошо", - обещала я. Отчего обещала? Оттого, что, сказать по правде, тогда мне было жаль Ю.Ф.Стрехнина; мне примерещи-лось, что, хотя допрос он вел искусно и твердо, он сам немножко стеснялся принятой на себя обязанности.

Сейчас я сожалею уже не о Стрехнине, а о своем обещании. Но как бы там ни было, дала слово - держу.

Вторичный вызов к Стрехнину, в декабре 1973 года, и потом вызов на Секретариат - это уже дело иное. Тут уж никакие обещания меня не связывают, и записи я вела, не скрываясь.

Мне хочется, чтобы читатель ознакомился с ними: они дают ясное представление о духовном уровне тех, кто мнит себя руководителями нашей литературы.

28 декабря 1973 года, ровно в 2 часа дня, я поднялась на второй этаж Центрального Дома Литераторов и вошла в кабинет к Стрехнину. Он встал из-за письменного стола, поздоровался и предложил мне кресло. Я примерилась: кабинет маленький, окно большое, свету много. Я вынула из портфеля дощечку с наколотой бумагой, ярко пишущий фломастер и линзу. (Я могу писать, только приблизив бумагу к глазам, а читать только сквозь линзу.) Стрехнин сказал, что 14 декабря состоялось заседание Бюро Объединения детских и юношеских писателей, на которое меня пыта-лись пригласить, но не удалось, потому что не могли дозвониться. А вопрос там стоял серьезный: товарищи ходатайствовали перед Секретариатом об исключении меня из Союза.

Телефон мой работает столь прихотливо, что, быть может, детские писатели и впрямь пыта-лись, но не могли дозвониться. Уже многие годы оба мои телефона - городской и дачный - приобрели способность самовыключаться и самовключаться. Не работает, потом начинает работать. Через два месяца после того, как детские писатели накануне 14 декабря 1973 года тщетно пытались с помощью телефона пригласить меня на свое заседание, - через два месяца, то есть 12 февраля 1974 года, между пятью и шестью часами, когда уводили в неизвестность А. Солженицы-на, - мой телефон очередной раз самовыключился. Я ни о чем не подозревала, мне надо было позвонить приятельнице, но сколько бы я ни поднимала трубку, - бездна молчания. Ни гудков, ни писка. Через час телефон самовключился; Солженицын был уже арестован на квартире жены (улица Горького, 12); военная операция: восемь человек вооруженных милиционеров, а за ними сухопутная армия, морской и воздушный флот Советского Союза - все против одного человека, вооруженного одним лишь оружием: словом... военная операция была благополучно завершена, и заголосили телефоны по всей Москве, как колокола, возвещая несчастье.