Процесс. Замок (с иллюстрациями Веры Дубровской)

Только горбунье удалось проскользнуть у него под рукой, но художник по-гнался за ней, схватил за юбки, закружил ее вокруг себя и выставил за дверь, к другим девчонкам, которые не посмели переступить порог, даже когда художник отошел от двери. К. никак не мог взять в толк, как отнестись к тому, что происходит; тут как будто царили самые дружеские отношения. Вытянув

шейки, девочки весело кричали художнику какие-то шутливые слова, которых

К. не понимал, художник смеялся, и горбунья в его руках чуть ли не взлета-ла в воздух. Потом он закрыл дверь, еще раз поклонился К., пожал ему руку

и представился:

— Художник-живописец Титорелли.

К. показал на дверь, за которой перешептывались девчонки, и проговорил:

— Как видно, в этом доме вас очень любят!

— Ах уж эти мне мартышки! — сказал художник, тщетно пытаясь застег-нуть ночную рубашку у ворота.

Он стоял босой, теперь, кроме рубахи, на нем были широкие штаны из

желтоватого холста, они держались только на ремне, и длинный конец его свободно болтался.

— Мне от этих мартышек житья нет, — сказал он и, бросив попытки за-стегнуть рубаху, так как и последняя пуговица отлетела, принес кресло и пригласил К. сесть. — Как-то я написал портрет одной из них — ее сейчас тут не

было, — и с тех пор они меня преследуют. Когда я дома, они заходят только

с моего позволения, но, стоит мне уйти, сюда непременно проберется хоть

одна. Они подделали ключ к моей двери и передают друг дружке. Вы просто

не представляете себе, как они мне надоели. Например, прихожу сюда с да-мой, которую я собираюсь рисовать, открываю дверь своим ключом и вижу: за столом сидит горбунья и красит себе губы моей кисточкой, а ее братцы

и сестрицы, за которыми ей велели присматривать, бегают по комнате, пачка-ют во всех углах. Или, например, вчера: вернулся я очень поздно — поэтому

вы уж простите меня за костюм и за беспорядок в комнате, — значит, вернулся я домой поздно, хотел лечь в постель, и вдруг кто-то щиплет меня за ногу.

Лезу под кровать и вытаскиваю одну из этих негодниц! И почему их так ко мне

тянет — понять невозможно. Вы сами видели, что я их не очень-то поощряю.

процесс

111

Они мне и работать мешают. Если бы это ателье не досталось мне бесплатно, я бы давно отсюда выехал.

И тут же за дверью нежный голосок боязливо пропищал:

— Титорелли, можно нам войти?

— Нет! — ответил художник.

— Даже мне одной нельзя? — спросил тот же голосок.

— Тоже нельзя! — сказал художник и, подойдя к двери, запер ее на ключ.

К. уже успел оглядеть комнату; никогда в жизни он не подумал бы, что эту

жалкую каморку кто-нибудь называет «ателье». Двумя шагами можно было

измерить ее и в длину, и в ширину. Все — полы, стены, потолок — было дере-вянное, между досками виднелись узкие щели. У дальней стены стояла кровать с грудой разноцветных одеял и подушек. Посреди комнаты на мольберте

видна была картина, прикрытая рубахой с болтающимися до полу рукавами.

За спиной К. было окошко, в нем сквозь туман виднелась только крыша соседнего дома, засыпанная снегом.

При звуке ключа, повернутого в двери, К. вспомнил, что он, в сущности, намеревался уйти поскорее. Поэтому он вынул из кармана письмо фабриканта, подал его художнику и сказал:

— Я узнал о вас от этого господина, вашего знакомого, и по его совету пришел к вам.

Художник быстро просмотрел письмо и бросил его на кровать. Если б фабрикант не говорил так определенно о Титорелли как о своем приятеле, о бед-ном человеке, который зависит от его щедрот, то вполне можно было бы сейчас подумать, что Титорелли вовсе и не знаком с фабрикантом или, во всяком

случае, совсем его не помнит. А тут художник еще спросил:

— Вы желаете купить картины или хотите заказать свой портрет?

К. с изумлением посмотрел на художника. Что же, собственно говоря, было написано в письме? К. считал, что фабрикант, само собой разумеется, сообщил в своем письме художнику, что К. хочет только одного: навести справки о своем процессе. И зачем он так необдуманно и торопливо бросился сюда!

Но теперь надобно было хоть что-нибудь ответить художнику, и, взглянув на

мольберт, К. сказал:

— Вы сейчас работаете над картиной?

— Да, — сказал художник и, сняв рубаху, прикрывавшую картину, швырнул ее на кровать, туда же, куда бросил письмо. — Пишу портрет. Неплохая

работа, но еще не совсем готова.

Все складывалось как нельзя удачнее для К.: ему просто преподнесли на

блюдечке предлог заговорить о суде, потому что портрет перед ним явно изображал судью. Более того, он очень походил на портрет судьи в кабинете адвоката. Правда, тут был изображен совершенно другой судья — черноборо-дый толстяк с пышной, окладистой бородой, закрывавшей щеки; кроме того, у адвоката висел портрет, написанный маслом, тогда как этот был сделан пастелью в расплывчатых и мягких тонах. Но все остальное было очень похоже:

112

ф. кафка

судья и тут словно в угрозе приподымался на своем троне, сжимая боковые

ручки.

«Да ведь это судья», — хотел было сказать К., но удержался и, подойдя