Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России

Невозможно отделаться от усмешки, читая все эти наименования, настолько далёкие от сути явлений, что вызывают в памяти оруэлловский «новояз». Вообще академическое и газетное описание России в 90-е гг., во многих отношениях было оруэлловским. В России искали, главным образом, «Россию, которая нам нужна». Даже когда было невозможно полностью закрыть глаза на суровую реальность, учёные и журналисты видели в ней лишь основание для изменения к лучшему. Недаром один американский профессор счёл оправданным «осторожный оптимизм экономистов». А влиятельный и известный журналист откровенно заявил: «Хотя не вызывает сомнения тот факт, что… переход болезненно сказывается на повседневной жизни в сегодняшней России, её перспективы на ближайшие годы и десятилетия, как никогда прежде, многообещающи»^{70}. (Прошло меньше двух лет после того, как это было написано, и Москву потряс грандиозный финансовый кризис, после которого «перспективы» десятков миллионов россиян стали ещё более «болезненными»).

Учитывая такое количество расхождений с реальностью, описания посткоммунистической России неизбежно носили выборочный характер. Учёные, как и журналисты, опирались на узкий круг источников, в первую очередь, на сведения коллег-транзитологов и официальные данные. При этом значимость одних явлений — например, достатка и процветания в пределах московской кольцевой дороги — всячески раздувалась, а других — таких, как растущая бедность в провинции и даже в столице, половина жителей которой в 2000 г. официально числились бедняками, — сознательно занижались. Ряд явлений вообще остался за пределами описаний. Так, начиная с 1991 г. Россия переживала жестокий экономический кризис, однако даже слово это редко встречается в академических и журналистских описаниях 90-х гг., не говоря уже об анализе самого явления и его последствий.

Как ни парадоксально, но американские учёные и журналисты сообщали нам о России после коммунизма значительно меньше, чем тогда, когда она была частью закрытой Советской системы. Что же, в таком случае, в действительности произошло в России после 1991 г.? По настоящему важных событий было несколько, но особого внимания заслуживают два из них, причём ни то, ни другое не имеет никакого отношения к теории «перехода» и к «реформе» вообще.

Хотя сегодня среди учёных стало немодно говорить об этом (а журналистов, в силу профессии, никогда и не волновало), форма любых политических, экономических и социальных реалий определяется историческим процессом. Попробуем представить себе российскую историю с 1991 г. в предельно сжатом виде, но так, как её переживали сами россияне. Перед нами предстанет непрерывная череда болезненных шоков, всякий раз заставляющих общество содрогаться, — и безо всякой терапии.